– Дорогая, никуда не выходи из дома, – предупредил Киндерман. – И никого не пускай! Закрой двери, окна и никому не открывай, пока я не приеду!

Мэри пыталась было что-то возразить, но он перебил ее, повторил указания и, не дожидаясь ответа, повесил трубку. Потом вернулся к Аткинсу.

– Немедленно пошли людей к моему дому, – приказал Киндерман.

В этот момент ив палаты вышла медсестра Спенсер и объявила:

– Он умер.

Киндерман уставился на нее непонимающим взглядом.

– Что?

– Он умер, – повторила медсестра. – У него только что остановилось сердце.

Киндерман заглянул в палату. Подсолнух навзничь лежал на своей кровати.

– Аткинс, подожди здесь, – пробормотал следователь. – Никуда пока не звони. Подожди немного.

Киндерман медленно вошел в палату. Он слышал, как вслед за ним поспешила и медсестра Спенсер. Девушка остановилась, а лейтенант подошел к самой кровати и посмотрел на Подсолнуха. Смирительная рубашка и ремни с ног были сняты. Подсолнух был мертв, и смерть смягчила суровые черты его лица; теперь он казался спокойным и безмятежным, будто обрел, наконец, долгожданный покой. Киндерман вдруг вспомнил, что однажды уже наблюдал подобное выражение лица. Он попытался сообразить, когда же именно, а потом заговорил, не поворачивая головы:

– Он раньше просил о встрече со мной?

– Да, – кивнула медсестра Спенсер.

– И больше ничего?

– Я вас не совсем поняла, – отозвалась медсестра и подошла к следователю.

Киндерман повернулся к ней.

– Он больше ничего не говорил?

Девушка сложила руки и неуверенно произнесла:

– Ну, не совсем.

– Что значит «не совсем»? Выражайтесь яснее. В полумраке глаза ее казались совсем черными.

– Я слышала какой-то странный заикающийся голос. Ну, это иногда с ним случалось. Он начинал заикаться.

– Это были членораздельные звуки? Слова?

– Точно не знаю. – Медсестра пожала плечами. – Я не уверена. Это произошло как раз перед тем, как он начал требовать вас. Я подумала, что он еще не пришел в себя и подошла, чтобы пощупать пульс. И вот тогда я услышала этот заикающийся голос. Он произнес что-то похожее на... ну, я точно не могу поручиться... что-то вроде слова «отец».

– "Отец"?

Девушка снова пожала плечами.

– По крайней мере, мне так показалось.

– И он в это время находился без сознания?

– Да. А потом он вроде бы пришел в себя и... Ну да, конечно, теперь я вспомнила. Он прокричал: «Ему конец».

Заморгав, Киндерман близоруко прищурился.

– "Ему конец"?

– Да, а потом начал выкрикивать ваше имя. – Киндерман молча смотрел на девушку, а затем повернулся к телу.

– "Ему конец", – пробормотал он.

– И вот что удивительно, – спохватилась медсестра Спенсер. – В последние минуты мне показалось, что он обрел покой. Он неожиданно открыл глаза, и на меня взглянул как будто другой человек – такой счастливый, как ребенок. – В голосе девушки послышалась печаль. – И мне его стало по-настоящему жалко. Да, он страшный человек, неважно, болен он или нет, но в эти минуты в нем появилось нечто такое, отчего мне потом стало его жаль.

– Он – часть ангела, – тихо произнес Киндерман. Он не мог отвести от Подсолнуха взгляд.

– Простите, я не разобрала.

Киндерман слушал, как продолжают мерно падать капли, ударяясь о раковину.

– Вы можете идти, мисс Спенсер, – произнес следователь. – Спасибо.

Девушка вышла, и, когда ее шаги в коридоре стихли, он с нежностью дотронулся до лица Подсолнуха. Следователь немного задержал руку на его щеке, а потом, повернувшись, покинул палату. Что-то изменилось вокруг. Но что?

– Что тебя так беспокоит, Аткинс? – спросил он. – Выкладывай.

Сержант не знал, куда глаза девать.

– Как вам сказать... – неуверенно начал он и пожал плечами. – У меня есть для вас сообщение, лейтенант. Отец «Близнеца»... Короче, мы нашли его.

– Нашли? Аткинс кивнул.

– И где же он? – осведомился Киндерман. Сейчас, – или это только показалось Киндерману, – глаза Аткинса словно зажили своей собственной жизнью, растекаясь ярко-зелеными пятнами вокруг темных зрачков.

– Он мертв, – констатировал сержант. – Он скончался от удара.

– Когда?

– Сегодня утром. Киндерман молчал.

– Что за чертовщина творится здесь, лейтенант? – воскликнул Аткинс.

Только теперь Киндерман осознал, что же вокруг изменилось. Он посмотрел на потолок. Все лампочки ярко горели.

– Думаю, что кошмар закончился, – тихо пробормотав, кивнул лейтенант: – Да. Я так думаю. – Он взглянул на Аткинса и уже более решительно добавил: – Все кончено. – Киндерман еще немного помолчал. – Я поверил ему.

А в следующее мгновение ужас и горечь потери, облегчение и новая боль опять заполнили его душу. Киндерман сморщился от этой боли. Прислонившись к стене, беспомощный и одинокий, он заплакал. Аткинс никак не ожидал этого, он растерялся, не зная, что делать, а потом шагнул вперед и обнял следователя.

– Все в порядке, сэр, – снова и снова повторял он, но лейтенант никак не мог успокоиться. Аткинс уже отчаялся, когда рыдания наконец стихли. Аткинс продолжал удерживать следователя в своих объятиях.

– Я просто устал, – прошептал Киндерман. – Прости меня. Больше ничего. Абсолютно ничего. Я просто устал.

Аткинс проводил его домой.

Какой же из этих миров настоящий? – размышлял Киндерман. Тот, что находится за пределами человеческого понимания, или же наш, в котором мы живем? Эти миры пересекаются порой. Безмолвные солнца обоих миров иногда сталкиваются.

– Для вас это, наверное, явилось настоящим ударом, – пробормотал Райли.

Священник и следователь одиноко застыли у гроба на кладбище. В этом гробу покоилось тело того, кто мог быть Каррасом. Молитвы были прочитаны, и мужчины стояли теперь молча, погруженные в свои думы и печали. Поднималось солнце, кругом царила тишина.

Киндерман посмотрел на Райли. Священник находился совсем близко.

– Почему?

– Вы потеряли его дважды.

Киндерман помолчал и перевел взгляд на гроб.

– Это был не он, – тихо возразил лейтенант, покачав головой. – Это был совсем не он.

Райли покосился на Киндермана и предложил: