— Не нужен он мне! — огрызнулась Мэри. — И не надо мне сочувствовать! Никак не надо! У меня теперь все хорошо, раз мой ребенок со мной!

Диди кивнула, вспоминая раскаленную горелку. Не окажись ее здесь, от головы младенца остался бы обгорелый череп. Однажды ночью — и может быть, в очень недалеком будущем — Мэри проснется в судорогах безумия, и никого не окажется рядом, чтобы спасти ребенка. Диди знала, что много страшного натворила в своей жизни. По ночам к ней приходили призраки, исходя кровью и стонами. Они заполняли ее сны, они ухмылялись и бормотали, когда она отложила бритву и сунула запястья в горячую воду. Она делала страшные вещи, но никогда не трогала детей.

— Может быть, тебе не стоит везти его с собой, — сказала Диди.

С лицом, будто высеченным из камня, Мэри тяжело смотрела на Диди.

— С ребенком ты не сможешь так быстро ехать, — продолжала Диди. — Он будет тебя задерживать.

Мэри молчала, качая на руках спящего ребенка.

— Ты можешь оставить его в церкви. С запиской, кто он такой. Они вернут его матери.

— Его мать — я, — сказала Мэри. «Опасная территория», — поняла Диди. Она вступила на минное поле.

— Ты же не хочешь, чтобы Барабанщик пострадал? Что ты будешь делать, если тебя обнаружит полиция? Может пострадать Барабанщик. Об этом ты подумала?

— Конечно. Если свиньи меня найдут, я сначала застрелю ребенка, потом прихвачу с собой столько легавых, сколько получится. — Она пожала плечами. — Разумно.

Диди ошеломленно моргнула, и в этот момент ей открылась тьма души Мэри Террор.

— Я не могу дать им взять нас живьем, — сказала Мэри. Улыбка вернулась на ее лицо. — Мы теперь вместе. Мы умрем вместе, если это нам суждено.

Диди поглядела на свои сцепленные на коленях руки. Это были руки от матери-земли. Широкие ладони и крепкие пальцы. Она подумала о входящих в тела пулях из оружия, зажатого в одной из этих рук. Она вспомнила новости по телевизору, как показывали уходящую из больницы в Атланте мать ребенка с истерзанным тревогой лицом и согнутой под неимоверной тяжестью спиной. Она подумала о тайне, о которой подозревала уже пять лет. Жизнь ее была извилистой, предательской дорогой. Она убила своих родителей, доведя мать до алкоголизма, а отца до сердечного приступа, убившего его в семьдесят третьем году. Ферма пропала — ее забрал банк. Мать жила в приюте, бормоча слюнявым ртом и мочась под себя. Для Беделии Морз старая пословица обернулась горькой истиной — нельзя вернуться в родной дом.

Объявление она увидела в январском выпуске «Мамы Джонс». Сперва она никак не собиралась ехать восемнадцатого февраля к статуе Свободы, но мысль об этом продолжала ее грызть. Диди не знала точно, почему она решила ехать. Может быть, из чистого любопытства, или же потому, что Штормовой Фронт и был ее настоящей семьей. Она купила билет туда и обратно в «Америкэн эйрланз» и в четверг вечером вылетела из Детройта.

Обратный самолет в Детройт вылетал в днем в полвторого. Она не собиралась ночевать в мотеле у Мэри, но там было чище, чем в отеле на Пятьдесят пятой западной в Манхеттене, где она остановилась. Теперь она была рада, что осталась с Мэри — из-за ребенка. И куда меньше была рада, что заглянула во внутренний мир Мэри Террор, хотя сообщение в новостях о гибели агента ФБР от настороженного ружья было достаточным предупреждением. Диди вертела в уме свою тайну, как кубик Рубика.

Мэри заметила отсутствующий взгляд Диди.

— О чем ты думаешь?

— О книге Эдварда, — солгала Диди. Под саркастическим нажимом Мэри Эдвард рассказал Диди, о чем он пишет. — Я не уверена, что Джеку бы это понравилось.

— Он велел бы казнить Эдварда, — сказала Мэри. — Предателям нет пощады. Так он всегда говорил.

Диди поглядела на ребенка в руках Мэри. Невинное существо. Ему здесь не место.

— Ты сказала, что… что хотела привезти Джеку ребенка.

— Я хотела принести ему дар. Он всегда хотел сына. Тот дар, который я носила для него в себе в ту ночь, когда меня ранили.

Это правда или нет? Она не могла припомнить точно.

— Значит, ты опять заляжешь на дно?

Щелк. Щелк. Щелк.

Мысленный кубик Рубика за работой.

— Завтра, когда выясню с Эдвардом. А потом двину в Канаду. С Барабанщиком.

Диди поняла, что она собирается убить Эдварда. И долго ли до нового приступа, когда она изувечит или убьет ребенка? Щелк. Щелк. Новые кусочки поворачиваются, вставая на место. Может быть, Эдвард и заслуживает смерти. Но он был братом по оружию, разве это чего-нибудь не стоит? Ребенок точно не заслуживает уготованной ему участи. Щелк. Щелк. Диди поглядела на свои руки от матери-земли и поняла, что снова людская глина отдана на ее милость.

— Мэри? — тихо позвала она.

— Что?

— Я… — Она осеклась. Тайна так долго была тайной, что не хотела выходить на свет. Но две жизни — Эдварда и младенца — зависели сейчас от этого решения. — Я, кажется, догадываюсь… где сейчас Джек.

Мэри сидела неподвижно, ее рот приоткрылся.

— Я не уверена. Но мне кажется, что Джек может быть в Калифорнии.

Мэри не реагировала.

— В Северной Калифорнии, — продолжала Диди. — Городок под названием Фристоун. Примерно в пятидесяти милях к северу от Сан-Франциско.

Мэри пошевелилась: трепет возбуждения, словно по ее жилам вновь побежала кровь.

— Я знаю этот дом, — произнесла она сдавленным напряженным голосом. — Дом Грома.

Диди никогда не бывала в Доме Грома, но знала о нем от других членов группы. Дом Грома был расположен над Сан-Франциско, спрятанный в лесах возле бухты Дрейке. Здесь родился Штормовой Фронт, когда первые его члены кровью подписали договор верности Делу. Диди знала, что это охотничий домик, заброшенный уже лет тридцать, и что его название произошло от постоянного грохота волн, разбивающихся об иссеченные скалы бухты Дрейке. Дом Грома был первой штаб-квартирой Штормового Фронта, мозговым центром, откуда организовывались теракты на всем Западном побережье.

— Фристоун, — повторила Мэри. — Фристоун. — Ее глаза вспыхнули, как спиртовые лампы. — Почему ты думаешь, что он там?

— Я — член клуба «Сьерра». Пять лет назад в нашем бюллетене прошло сообщение о группе людей, которые подали в суд на Фристоун за выброс мусора возле птичьего заповедника. Была их фотография на заседании местного совета. По-моему, один из них может оказаться Джеком Гардинером.

— То есть ты не уверена?

— Нет. На фотографии было только его лицо в профиль. Но я ее вырезала и сохранила. — Она наклонилась вперед. — Мэри, я помню лица. Во всяком случае, помнят мои руки. Приезжай в Энн-Арбор, посмотри, что я сделала, и ты мне скажешь, он это или нет.

Мэри снова молчала, и Диди видела, как у нее шарниры в мозгу ворочаются.