– Вот что я скажу вам, – взял слово Мусий Гамалея. – На суше мы действительно бессильны против чамбулов Менгли-Гирея. Положить казаков зазря – невелика честь. Для этого много ума не надо. А вот на море, даже с теми малыми силами, что имеем, потрепать басурман и отбить пленников сможем. И потом, если у нас выгорит дело, море скроет все наши следы.

– Дельное предложение… Дельное… – загудели куренные атаманы.

– А что, если мы опоздали и казаков уже нет в Крыму? – снова взял слово Осипов.

– Пусть о том голова у тебя не болит, – отрезал Гусак. – Мои пластуны донесли, что казаки пока еще в Буджакской орде. Там же и хан Менгли-Гирей – проводит свое следствие. Пластуны поймали на аркан татарского мурзу и тот им «исповедался» – рассказал все как на духу.

Собравшиеся моментом расслабились и весело загомонили.

– Ну что, паны-товарищи, значит, решили? – спросил кошевой.

– Решили! – дружно ответили все, даже приободрившийся Василий Гуш.

– Ну тогда благословляю вас на ратный подвиг! А теперь послушаем, что скажет наказной атаман.

Малашенко поднялся, пригладил усы и молвил:

– Я так мыслю, что нужно собрать всех зимовых казаков,[115]которые живут неподалеку от Сечи. На это понадобится самое большее неделя. А за это время мы подготовим наши морские «чайки» и боезапас.

– Без пушек будет совсем худо… – понуро пробурчал Лаврин Шрам. – Самопалами много не навоюешь.

Мусий Гамалея загадочно улыбнулся.

– Лаврин, ты, похоже, совсем забыл про поход под началом кошевого Мороза, – сказал он, обращаясь к Шраму. – Тогда вы ушли степью, а мы – на Низ.

– Помню я, помню…

– Так вот, пушки, отбитые у турецкого сераскера[116], мы сняли с галеры и потом спрятали, зарыв в песок на сухом берегу Днепра.

– Ох ты, мать честная! – всплеснул руками старый казак. – Совсем я из ума выжил! Мне ведь говорили… Но вот только где то место, да и лежат ли там пушки, – засомневался Лаврин. – Времени ого сколько прошло…

– Там они, в целости и сохранности. Что с медью станется? Ждут своего часа. Я послал двух казаков – Ивана Солонину и Якова Шаулу, – чтобы они откопали пушки и ждали, пока мы не погрузим их на «чайки».

– Ну а коли так, то с богом! – торжественно провозгласил кошевой, и все разошлись по своим делам.

Василий Железняк, который не сподобился поучаствовать ни в одном серьезном походе, а тем более морском, жадно впитывал все казацкие премудрости, творившиеся на его глазах.

Его послали помогать мастерам, которые оснащали для дальнего похода быстрые казацкие «чайки». Заготовленные впрок липовые долбленые колоды были спрятаны в днепровских плавнях, подальше от татарских глаз. Хан не только отобрал у сечевиков пушки, но и запретил им выходить в море. Колод насчитывалось мало, но рубить новые не было времени. Хорошо хоть доски для бортов не пришлось строгать; они были заготовлены заранее и хорошо просушены.

Гамалея, руководивший этими импровизированными корабелами, лишь скрипнул зубами и мысленно послал проклятье бывшему кошевому Косте Гордиенко, который плохо заботился о состоянии казацкого флота. «Чаек» должно быть гораздо больше – чтобы вся Олешковская Сечь, существующая на татарской земле на птичьих правах, при надобности могла быстро сняться с места и уйти по воде от любой напасти.

Работа закипела. Она шла практически круглосуточно, с небольшими перерывами на сон и еду. На долбленки ставились ребра (казаки называли их опруги), к которым деревянными гвоздями внахлест крепились доски бортовой обшивки. Поставив борта, стелили второе дно – стлань, устанавливали лавки для гребцов и перегородки. Весь набор и обшивку обильно смолили, и вскоре Василий стал совсем чумазым от черного дыма, который валил из котлов с варом – специальным составом для осмолки.

Затем вдоль бортов при помощи липового лыка закрепили толстые, как бочка, связки камыша. Даже если «чайка» наполнится доверху водой, камыш не даст ей утонуть. А еще камышовые связки служили защитой от пуль, когда казаки шли на абордаж галеры.

Когда корпуса «чаек» были увязаны камышом, самые опытные мастера из старых запорожцев установили мачты с прямым парусом и два съемных рулевых «пера» – на нос и корму. И если к самой мачте претензий не было, то при виде парусины бывалые казаки лишь сокрушенно вздыхали и качали головами: она была очень ветхой.

Не долго думая, Гамалея взял с собой Василия, и они помчались в Сечь. Не заезжая в сам Кош, старый характерник зашел в шинок Лейзера и застал его за починкой своего лапсердака. Шинкарь старательно лепил еще одну латку – поверх остальных. Его одеяние напоминало лоскутное одеяло, так много на нем было заплат.

– Заведи себе бабу, – поморщившись, грубо сказал Мусий.

Лейзер лишь мечтательно вздохнул, а затем бросился накрывать на стол. Когда он показал из-под полы штоф с горилкой, Мусий отрицательно покрутил головой.

– Только поесть, – сказал он строго.

Лейзер понимающе кивнул; в предместье уже ни для кого не было секретом, что сечевики готовятся выйти в поход, а значит, главную статью доходов шинкарей – хмельные напитки, можно было не предлагать. Иначе и казак будет наказан, и шинкарю немало достанется. Хорошо, если его вообще не повесят на первом попавшемся суку. Но Лейзер так сильно уважал и боялся Гамалею, которого считал колдуном, что просто не мог не предложить ему выпивку. Наверное, это понял и сам Мусий, потому что сделал вид будто ничего и не было.

Быстро перекусив, Гамалея сказал:

– Вот что, Лейзер, у тебя есть возможность послужить доброму делу.

– Ах, моцный пан! Старый Лейзер всегда готов услужить доброму человеку.

– Вот и отлично. Мне срочно нужна хорошая парусина. Хорошая, не гнилье! Достанешь – в накладе не останешься. Срок – пять дней. Сколько метров? Много… – Мусий назвал количество. – Оплата будет двойная – за срочность.

У Лейзера загорелись глаза. Парусина! Казаки собрались в морской поход! Ах, какой может быть знатный гешефт! Сначала парусина, а затем, когда казаки вернутся с добычей, уж Лейзер постарается, чтобы они оставили в его шинке как можно больше денег с дувана. Но пять дней… Где найти столько парусины за такое короткое время?

– Это невозможно, – начал было ныть Лейзер. – Дайте мне десять дней…