— Очень приятно! — ответил он теперь уже не шепотом, а мягким бархатным басом, словно мы только что познакомились, в интонации чувствовалась улыбка. Таинственный незнакомец больше не скрывал свой голос и не говорил со мной шепотом. Словно бы мое имя являлось для него каким-то паролем, и я только что успешно прошла «авторизацию».

Он сказал всего два слова «очень приятно» и его голос, теплый и мягкий, показался мне безумно знакомым. Узнала я и его сильную накаченную руку со стальными мышцами, в крепком кулаке которой была зажата рукоять ножа, и каменный рифленый торс, горячий и мощный, он прислонялся сейчас к моей спине. Поэтому для меня не было особого сюрприза, когда он свободной рукой прижал меня к своей груди и легко приподняв с места, развернул ровно на девяносто градусов. Так, что мы оба оказались стоящими напротив огромного духового шкафа для запекания, чья блестящая металлическая поверхность отражала нас во весь рост, почти не искажая наши образы, словно ростовое зеркало. Крепко обхватив мои плечи одной рукой, а второй все так же неустанно держа нож возле моего горла, позади меня стоял высокий длинноволосый блондин, каких обычно помещают на обложки глянцевых журналов. Его массивные плечи оказались… абсолютно голыми, так же, как и бицепсы, и торс, как у Геракла.

Блин! Да он же был абсолютный голожопик! За моей спиной стоял парень в одном белом фартуке шеф-повара, босиком на холодном кафельном полу. Но это было еще не самое невероятное! Интересней всего стало, когда он кивнул своему отражению в зеркале и тихонько спросил:

— Ты знаешь, как меня зовут?

Я оторопела и даже дернулась от неожиданности так, что едва не наскочила на острый нож — он вовремя успел убрать его в сторону. Вот это реакция! С ней на ринге не пропадешь!

— Леон… ты — Леон! — ответила я, громко судорожно вздохнув, и, видя, что он продолжает молчать, добавила, глядя в отражение его красивых карих глаз. — Леонид Норгенштерн! Твоя фамилия означает что-то вроде «Северная Звезда». Неплохо, да?

— Да уж, красиво, — согласился парень, тряхнув своей роскошной шевелюрой золотистых волос. Его карие глаза, раньше темные от недоверия, постепенно стали светлеть, превращаясь из горького шоколада в сладкий мед. — Она сказала, что когда ты придешь, все будет хорошо…

— Кто? Что? — переспросила я, недоумевая. Я совсем потеряла связь с реальностью, рассматривая здоровяка. И, действительно, тут было на что посмотреть! Поварской фартук был Леону весьма мал, натянутый до отказа на его рифленых мышцах, он, к тому же, оказался еще и чрезвычайно коротким, но со своей функцией кое-как справлялся и закрывал все причинные места. И под ним, как под вторым слоем кожи, было видно, как ходили каменные мышцы парня.

— Блондинка с карими глазами, с ней была еще пара парней, один — белокурый, второй — какой-то рыжий, — ответил Леон, — девушка эта очень стильная и красивая…

— Это же Стейси! — выпалила я, не знаю почему мне так резануло по ушам это его добавленное невзначай «очень стильная и красивая». — И что в ней такого особенного? Все накладное или нарисованное — от ресниц до сисек!

— Так разве бывает? — искренне удивился Леон, его идеальные брови резко взметнули вверх. И все-таки он мне очень сильно напоминал саму Анастейшу — те же слишком правильные черты и симметричное красивое лио, карие жгучие глаза, длинные ресницы. Словно эти оба были далекими родственниками из неведанного параллельного мира! Оба вели себя странно и манерно, и частенько несли настоящую ерунду вроде…

— Эта девушка, Стейси, сказала, что ты придешь за мной. Так и случилось! — продолжал Леон, его голос, тихий и бархатный, звучал спокойно и даже нежно. — Ты открыла двери этой кухни, которые были заперты снаружи. Так что все это время я сидел тут в полном одиночестве и темноте, ожидая тебя, Антонина!

— Тони, ты всегда звал меня Тони, — поправила я, кивая на огромный нож, зажатый в его руке. Сейчас, к счастью, он уже не был приставлен к моему горлу, Леон опустил его острое длинное лезвие вниз. Я нахмурилась и рассерженно спросила с ядовитой ухмылкой. — И что, эта Стейси тоже велела тебе приставить нож к моей глотке?!

Вышло так громко и раздраженно, что парень даже слегка растерялся:

— Ой, нет! Я взял этот тесак, чтобы напугать добермана, — стал виновато оправдываться он, — а с твоей шеей… ну я же должен был удостовериться, что сюда пришла именно Антонина Эванс.

Белоснежный накрахмаленный фартук шефа трещал по швам и едва не лопался от каждого движения здоровяка, едва прикрывая его накаченное тело. Он не только был мал ему размера на два, но еще и чрезвычайно короток и вот-вот норовил задраться. Мда-с, срамота-то какая!

— Удостоверился? Ну и чудненько! — облегченно вздохнула я, потихоньку остывая. И чего, спрашивается, я так завелась-то из-за этой Стейси? Если бы не Леон, то меня сейчас бы действительно доедал доберман!

— Псс, красавчик! Классная задница!

Мы оба резко обернулись на скрипучий хамоватый голос. С верхней полки холодильника на нас смотрела наглая ушастая морда с разноцветными глазами. Леон густо покраснел и быстро развернулся, повернувшись спиной, а значит — и голым беззащитным «мягким» местом, к блестящей поверхности духового шкафа — так оно было надежно защищено от посторонних назойливых взглядов.

— Это твоя такая разноглазая крыса? — тихо спросил Леон, с неодобрением косясь на зверька, уплетающего за обе толстых усатых щеки остатки батона колбасы.

— Крыса общественная! — быстро заверила я, чтобы мне не пришлось оплачивать ее нагло-сожранное дорогущее угощение.

— Сами вы — разноглазые крыс-сы-ы! — возмущенно завопил Дори и швырнул в нас огрызком колбасы. — Я — белый королевский песец! Моя родословная насчитывает десятки славных и бесстрашных…

Конец его пламенной речи я не стала дослушивать, а повернулась к Леону и спросила то, что было сейчас гораздо важнее:

— Тебе сильно холодно? Где вся твоя одежда?

— Прохладно, конечно, — грустно вздохнул он, переминаясь с ноги на ногу, и пожаловался, — одежда сгорела в этом жутком портале! В ужасном старом зеркале! Все дотла! Даже тапочки!

И тут до меня разом все дошло, все встало на свои места. Леон же тоже был с нами там, в Зазеркалье! Значит, его одежда, выданная в больнице, оказалась полностью синтетической. И обувь тоже. И… даже трусы! Это имеет смысл. Ведь все предметы одежды были одноразовыми, и должны были отправляться после выздоровления пациента на переработку.

«Выздоровление — это в лучшем случае, — подумала я, с ужасом вспоминая, как из