Сзади заскрипели весла. Я знала, чьи они, но заставила себя беспечно улыбнуться и обернулась. Драккар Изота по-рачьи пятился от берега. Лив не смотрел в мою сторону. А ведь недавно мы были друзьями…

Я сглотнула горький комок, сунула за отворот безрукавки дощечку с рунами и направилась к русичам. Они как раз строились для дальнего перехода. Их было немного меньше сотни. Командовал строем могучий, чубатый мужик в ярко-зеленой рубахе. Поверх нее была небрежно наброшена тонкая кольчуга, за поясом красовался топор, а из-за мощного плеча незнакомца высовывалась узорная рукоять меча.

– Ты за старшего? – без обиняков спросила я. Мужик окатил меня холодным взглядом:

– Ну я.

– Куда идешь?

– Куда ветер дует, – хмыкнул кто-то из его воинов.

Остальные дружно заржали.

Я раздраженно мотнула головой:

– Пойду с вами до шатров Али-конунга.

– А это еще поглядим… – заикнулся было языкастый, но старший цыкнул на него и оглядел мое снаряжение.

Его взгляд пробежал по легкому мечу, ножам и топорику и задержался на высовывающейся из-под рубашки длинной Бьерновой кольчуге. Воин усмехнулся:

– На что тебе Али-конунг?

– Привезла ему важные вести от жены. —Я показала здоровяку дощечку. Он сразу стал серьезным:

– Иное дело. Пойдем.

Мне едва удалось удержаться от язвительного упрека. Не покажи я ему руны – отшил бы за милую душу, а завидел непонятные значки – и зауважал. Ему и в голову не пришло подумать, что может быть сокрыто в этих значках!

– Тебя как зовут? – время от времени оглядываясь на своих воинов, поинтересовался новый знакомец. С ходу выспрашивать имя тоже мог только русич. Другой бы крутил, вертел, сам назывался, а этот – «как зовут?» – и все тут! И не захочешь, а ответишь… . – Мать Дарой звала.

– А меня Болеславом.

Он не добавил «князь» или «воевода», но по одежде и говору он был из тех вольных кнезов[81], которые ходили со своими дружинами от Ладоги до Царьграда и брались за битву как за работу, была бы только плата…

– Дружина-то твоя? – осведомилась я. Болеслав хмыкнул, покачал русой головой:

– Нет. Я старший, а дружина княжья.

– Владимира?

– Мстислава[82]. По малости лет он дружину водить еще не может.

Мстислав? О таком князе я не слышала. Хотя после юего отъезда на Руси многое могло измениться. Да и Владимир был уже немолод…

– А где Владимир?

Мой провожатый удивленно приподнял кустистые брови:

– В Киеве, где ж еще? Говорят, будто он прошлым летом ходил в Царьград, глядел на тамошние храмы. У него на примете есть княжна, так она в Царьграде вере учена и не хочет за него идти, покуда он ее веру не примет. Вот он и приглядывается…

Я вспомнила Владимира. Что бы он из-за бабы предал златобородого Перуна, своего защитника и радетеля? Нет, глупости, пустые слухи…

– И тут бьются из-за этой новой веры[83]. Князь Оттон желает окрестить всех данов, а они противятся, – продолжал мой спутник.

– Как это «окрестить»?

– Ну, – Болеслав замялся, – я толком-то не знаю, однако матушка нашего князя призывала специального человека, чтоб мальчонка мог принять новую веру. Человек этот его крестил и нарек другим именем. Так что нынче наш князь перед прежними богами носит одно имя, а перед новым – другое.

– Разве так можно?

– А почему нельзя? Одного бога прогневает – у другого защиты попросит…

Потешно. Значит, мать Мстислава решила перехитрить богов? Всем угодить и никого не обидеть? Я улыбнулась.

Наш отряд перебрался через небольшой ручей и вышел в лесистый распадок. На полянах, где не было деревьев, возвышались цветные шатры и дымили кострища.

– Саксы там, – указал Болеслав в середину распадка. Я покачала головой:

– Мне нужны венды, – и тут увидела своих. Они копошились на краю леса, у спуска в лощину, и сверху казались маленькими, как древесные мураши. Посреди поляны одиноко стоял Олав. Раньше, когда был жив мой муж, место возле конунга не пустовало… Сердце сдавило болью, и на миг. показалось, что кусты вот-вот Зашевелятся и из них выйдет мой Бьерн. Он окинет лагерь хозяйским взглядом, прикрикнет на ленивых воинов и встанет подле Олава… Но Бьерн не появился. Я махнула Болеславу:

– Вон мои. Прощай, – и не дожидаясь ответа, побежала вниз.

Кто-то заметил меня и указал Олаву. Он приставил ладонь к глазам, всмотрелся и размашистым шагом направился в мою сторону. Я остановилась. Все заранее заученные слова вылетели из головы. Словно за спасительную веревочку, я схватилась за дощечку Гейры. Что бы ни написала княгиня, нужно все свалить на ее беспокойство. Беременная же…

– Что ты тут делаешь?! – грубо, будто желая ударить словами, издалека крикнул Олав..

– Вот… – Я протянула ему дощечку.

Конунг выхватил деревяшку и пробежал глазами по рунам. Гнев на его лице сменился недоумением, а потом растерянностью.

– Не понимаю… Это не похоже на Гейру… О какой опасности она пишет? От кого ты должна меня защитить?

Я закусила губу и развела ладони в стороны.

– Она волнуется о любимом муже. А руны я читать не умею и, что там писано, не ведаю.

– Но почему она послала тебя?! Почему не передала дощечку с Тюрком и ополченцами?

Я спрятала насмешливую ухмылку. Олав сам не ведал, с кем имел дело. Не было больше Дары-простушки…

– Откуда я знаю? Гейра дала мне это и упросила Изота отвезти меня в Сле. А что там написано? Что-то важное?

Не знаю, удался ли мне вид наивной и доверчивой дурочки, но ярость Олава была неподдельной.

– Я приказывал ливу не трогаться с места! – рявкнул он.

– Он уже отправился обратно, – поспешно проворковала я и добавила: – Не гневайся на него. Он не осмелился отказать Гейре в такой малости…

– Малости?! Малости?! Я доверил ему ее жизнь! Непомерная забота Олава о жене стала меня раздражать. Что с ней станется, с этой девчонкой-княгиней?!

Я нетерпеливо тряхнула головой:

– Хватит, Олав! Вернешься – сам разберешься и с ливом, и с женой, а я выполнила лишь то, что она приказала, и нечего на меня орать! Я устала!

Он поджал губы и неожиданно смирился: