И чем меньше удовлетворения приносила ему работа, в которой он достиг уровня, предельного для телетеатра (как будто выскочил на поверхность и запрыгал на волнах, начиная в чем-то повторяться), тем чаще в его разговорах мелькал братец Джо: где он и что на самом деле собой представляет; словно он ждал, что Джо даст ему какой-то рецепт, ответ на все вопросы.

Однажды раздался телефонный звонок.

— Можно к телефону Джозефа Херша? — спросил мужской голос.

— Он здесь не живет. Это дом Джейкоба Херша. А зачем он вам нужен?

— Вы не знаете, где мне его сегодня отыскать? Это очень важно.

— Нет, но…

— А вы, значит, его родственник?

— Да.

— Передайте ему, что звонил Хэннон. Я все знаю. Если он подойдет ближе чем на милю, я его убью.

— А в чем дело?

— Вы просто передайте мои слова. Он поймет.

В другой раз к их месячному счету из «Харродса» оказался пришпилен чек. Некто, покупавший бренди и сигары — фунтов где-то на тридцать пять, — подписался как «Дж. Херш».

— Ну зачем же он так со мной-то! — обиделся Джейк. — Если нужны деньги, почему не прийти, не сказать? Да и попросту почему не зайдет? Не понимаю.

Он поведал Нэнси о том, как Ханна когда-то размещала в луисвильском «Курьере», в разделе «личное», объявления для Джо, чтобы их там печатали всю неделю, пока не кончатся скачки «Кентукки дерби». А что, усмехнулся он, может, нам объявление в «Таймс» дать? То был как раз канун «Гранд нэшенл» — почти точного британского аналога скачек в Кентукки. А потом в Аскоте «Ройал Рейскорс» начнутся. Рассказал и о том, как, когда они снимали квартиру на пару с Люком, иногда он вдруг кидался домой в полной уверенности, что Всадник там, сидит и ждет под дверью. Да и когда уже один жил, вел с ним, бывало, вечерами воображаемые беседы, оправдывался — при чем тут я, мол, это старшее поколение родственников вас предали — это они повинны в том, что Барух сгинул в нищете. Давай я чем-нибудь попробую это загладить!

— Представляешь, у него были права пилота гражданской авиации! И в бейсбол он играл как профи. Когда-то даже в кино снимался! Буквально — вот, как сейчас мы с тобой, бок о бок с Рэндольфом Скоттом!

Хотя нельзя сказать, чтобы Джейку вовсе никто и ничего по поводу кино не предлагал. Вновь и вновь ему посылали сценарии, просили подумать, и вечно скорей-скорей, сроки давят. Однако то материал оказывался жалок, то сделка, по поводу которой он радовался в понедельник, в среду срывалась. Когда второй фильм по сценарию Люка завоевал приз в Каннах, они втроем отметили это обедом в «Ше-Люба», но проку из этого не вышло. Люк попросил Джейка прочитать его последний опус, оригинальный киносценарий.

— Я с удовольствием прочту и выскажу свое мнение, — сказал на это Джейк, — но если тебе нужен режиссер, почему не попробовать Тима Нэша? Он и фильмы нынче вовсю снимает, сам знаешь.

По необходимости Джейк встречался теперь главным образом с продюсерами-маргиналами, порожними мечтателями, чьи фантазии он, так уж и быть, выслушивал после ланча.

По окончании одного из таких собеседований пришел домой и узнал, что Нэнси опять беременна. Этого следовало ожидать, потому что как раз месяцем раньше она вдруг после обеда заснула с книжкой в руке, а ночью в постели была на редкость похотлива.

Молли, родившаяся в мае, появилась на свет легко. А всего через месяц после того, как Нэнси снова оказалась дома, на них свалился Герки с Рифкой в полном восторге от путешествия, в ходе которого они побывали в Копенгагене, Париже, Риме и Венеции. Впервые увидели Европу.

— И как вам Венеция? — спросил Джейк.

— Н-ну! Это нечто!

— А на что похож Копенгаген?

— Очень, очень чистенький город.

— А Париж?

— Да-a, туда стоило съездить!

Герки и Рифка приехали к ним не без подарка новорожденному Хершу, но у Нэнси, развернувшей пакет, оказавшееся в нем переплетение проволочек и металлических пластинок вызвало недоумение.

— Вот видишь, Рифка, я же говорил! Такого они тут даже и не видали еще. Это прибор, помогающий отучить от писанья в кровать. Система быстрого реагирования.

— О! Как раз то, что нам нужно, — сказал Джейк.

— Кладешь мелкому в колыбельку, — объяснял Герки, — втыкаешь в сеть, и как только он начинает писать, его тут же — бац! — дергает током. Надежнейшая штука! У нас они расходятся просто влет.

Поспешно вытолкав их из спальни, Джейк пригласил сестру с зятем в еврейский ресторан в Сохо. После двух стопочек виски Герки стал изливать восторги по поводу евротура.

Доброму кузнецу и козий хвост наковальня. Впервые приехавшие из Америки неофиты-художники спешат в галерею Тейт, Жё де Пом, Уффици, Прадо. Начинающие писатели выискивают обиталища Доктора Джонсона, посещают Оксфорд, Кембридж, бродят маршрутами Джейн Остен по Бату, а в Париже надеются хоть краем глаза увидеть Сартра в «Дё маго» или поесть там же, где обедал Джеймс Джойс, не забывая, конечно, и бара «Риц», где пили Хемингуэй и Фицджеральд. Несчетное число раз Джейк устраивал себе паломничество к могиле Маркса и к дому, где жил Зигмунд Фрейд, нашел в Блумсбери «Кафе ройяль» и книжный магазин в Хэмпстеде, где когда-то работал Оруэлл, сделал своими многие другие священные места. Но Герки Солоуэй — особый случай. В Лондоне он первым делом устремился засвидетельствовать почтение храму несравненного Томаса Краппера[219], вместилищу нетленных унитазов, месту, где впервые успешно заработал Великий Слив и была, можно сказать, изобретена Ниагара. Потом Герки, только при виде родных прибамбасов и оживавший, рассказал Джейку о сверкающих и лучезарных туалетах Копенгагена, где каждый унитаз хочется обнять и расцеловать, а также о том, что в Риме он купил биде — просто так, выставить у себя в витрине. А в Париже, сойдя в его знаменитое Чрево, путешествовал там, блуждая фактически прямо по кишкам огромного города; тогда как на Монмартре в какой-то занюханной кафешке ему пришлось сидеть орлом на совершенно идиотском сооружении — сиденья нет, горшка тоже, и лишь одни приступочки для ног да переключатель света, который врубается и вырубается, когда запираешь и отпираешь дверь кабинки. Ну какие скряги, а? Зато уж сифилис там точно не подцепишь! И бульвар Сен-Жермен, и площадь Этуаль он тщательно обследовал на предмет знаменитых писсуаров, и таки да! — ты не поверишь, но там они и есть, прямо на улице, дьявольски вонючие, словно сошли со страниц Генри Миллера — кстати, забористо пишет, рекомендую: представляешь, эти извращенцы оставляли там с утра хлеб, чтобы съесть вечером, когда он будет весь обоссан. Эта Европа — ой-вэй из мир! И вместе с тем — се ля ви, нэ с па? А в Версале (ты, полагаю, слышал про него) — представляешь, они там клали кучи прямо по углам и подтирались гобеленами — прости, Рифка, я знаю, что ты еще не кончила десерт, но я же должен ему рассказать! Аристократы называются!