за невестой. К Медвежьему велику дню он будет женат, и Дева Весны даже не покажется ему. Она будет скользить рядом, он будет чувствовать на лице ее теплое дыхание, но ее образ навек растаял для него в вышине Надвечного Мира.

* * *

Узнав, что на днях княжич уезжает, Смеяна пришла в отчаяние. Ожидание беды все-таки легче, чем сама беда. Весть о том, что ему осталось до отъезда не больше двух дней, заставила ее понять, что все это время она неосознанно надеялась: все обойдется, он не уедет, не женится на княжне… Что дальше, она не знала, но от этой надежды на сердце было веселее. Ох, заря ты моя зоренька, скоро рано да потухать стала…

Терзаясь тоской, Смеяна почти не отходила от Светловоя и проглядела даже новый приезд женихов. Роды Перепелов и Чернопольцев все эти недели, оказывается, ожесточенно торговались. Сказав однажды, что отдаст Смеяну тому, кто принесет две половины ее купальского венка, Варовит стоял на этом и таким образом ушел от решения, которое могло поссорить его с одним из соседских родов. А так Перепела и Чернопольцы могли перессориться между собой, но он с обоими останется в мире. А обиженному, потерпевшему в этом споре поражение, можно будет предложить вместо Смеяны другую невесту, а тому неловко будет отказаться. Вон Веснянка или Заботина дочь Коноплянка ничем не хуже Смеяны. Да и Верёну надо же за кого-то отдавать…

Ни те ни другие не хотели уступать. После пожара вера в чудесную удачу Смеяны возросла: все знали, что именно она заранее предчувствовала беду и вывела из дома отроков и самого княжича. Каждый хотел получить в свой род столь удачливую женщину, и Чернопольцы с Перепелами предлагали друг другу такое богатство полотном, зерном и скотом, что оно уже почти превышало вено за невесту. На меже беспокойных дрёмичей, где теперь стоило ждать набегов и княжеских сражений, подобная женщина в роду могла означать спасение.

Прослышав о скором отъезде княжича, на огнище Ольховиков стали собираться гости. Старейшины всей округи считали нужным поклониться Светловою на прощание. Светловой учтиво приветствовал стариков, расспрашивал каждого о благополучии рода. Он говорил мало, но его ясные, немного грустные глаза смотрели с таким вниманием и участием, что старейшины оставались очень довольны беседой.

Общее удовольствие испортил Легота. Староста Чернопольцев явился в сопровождении четырех сыновей, а позади всех стоял его внук Премил. При их появлении старейшина Перепелов, Мякина, явившийся одним из первых, тревожно заерзал на месте, поджал губы. Он надеялся, что княжич не даст его в обиду, но связываться с шумным и самоуверенным Леготой никто не любил.

– Пришли мы к тебе, княжич светлый, просить честного суда! – сказал Легота, пихнув в угол свою медвежью шубу и размашисто кланяясь. – Кроме тебя, как видно, никто нас не рассудит!

– Кто же вас обидел? – спросил Светловой.

– Не обидел – мы себя в обиду-то не дадим! – бодро отозвался Легота. – А вышло у нас несогласие. Из-за невесты мы поспорили. Мы первыми к девке посватались, нам первым было обещано, – Легота бросил беглый взгляд на Варовита, – а другой род хочет нам дорогу перебежать! Нашу невесту из рук выхватить!

– Да ты… – начал было возмущенный Мякина, больше не имея сил сидеть спокойно, но Варовит дернул его за рукав и многозначительно двинул бровями: всякому слову свой черед.

– Мы невесты-то своей не отдадим! – продолжал Легота, не удостоив Мякину даже взглядом. – Да ведь как бы потом обид не было! Станут тебе жаловаться, будто ограбили их…

– Ты вокруг да около не ходи, как кот возле сметаны! – посоветовал Кремень. – Толком рассказывай. Эдак ты до новогодья не окончишь, а нам всего-то два дня осталось.

– Дай, княжич, я толком расскажу! – вмешался Варовит, разглаживая обеими руками бороду, как будто это могло помочь разгладить и сам спор. – Ведь речь о нашей девке ведется.

– Расскажи, старче мудрый, – позволил Светловой. – Я слышал, ваши невесты по всей округе славятся!

И он издалека улыбнулся Смеяне, сидевшей у двери. Она с трудом улыбнулась в ответ, беспокойно ерзая на месте. Она совсем позабыла о споре женихов и о замыслах стариков выдать ее замуж. А сейчас ей стало страшно – неужели вот так все и кончится? Светловой уедет за чужой княжной, а ее выдадут за Заревника или Премила – все равно! – и на этом ее судьба определится? Мысли об этом вызывали в душе Смеяны стихийный и пылкий протест: так не может быть, так не должно быть! Ее судьба не в этом! При каждом взгляде на Светловоя перед ней трепетала лебедиными крыльями какая-то неуловимая, но ослепительно прекрасная надежда, и Смеяна стремилась к ней всей душой.

– В Купальский вечер порвали парни на части девичий венок, – принялся рассказывать Варовит. – Да после оба к девице посватались. Чернопольцы первыми приехали, а Перепела венка не отдают. Кому девку отдать – мы в затруднении.

– А что сама невеста говорит? – спросил Светловой.

Варовит не ответил, старики переглянулись.

– А ее нечего спрашивать! – вставила Гладина. – Мала она рассуждать…

– Как так – нечего спрашивать? – возмутилась Смеяна и вскочила с места. – Моя судьба решается – а я молчи?

Девушке вовсе не следовало подавать голос на совете стариков с княжичем, но Смеяне было не до вежливости.

– Так это ты? – изумился Светловой и даже поднялся с места.

– Это я! – через всю истобку крикнула ему Смеяна. – Погляди, княжич светлый, как меня, что козу, продают! Кто больше даст, тот и жених!

Светловой снова сел. Нежданный поворот дела поразил его так, что он не мог найти ни единого слова и сидел с неподвижным лицом, как Отец Ветров с ледяной цепью на губах. Еще вчера он любовался веселым задором Смеяны и завидовал ее воле, не стесненной строгим княжеским долгом. И вот – где же она, ее воля? Как его самого отец толкает к браку с нелюбимой, так и ее родичи заставляют выбирать между двумя нежеланными женихами. Светловой понимал, что Смеяна любит его, был ей благодарен за любовь, но сейчас даже сам изумился, насколько сильное возмущение в нем вызвала попытка выдать ее за другого. Любовь Смеяны была его тайным сокровищем, как клад, сохраняемый до поры, внушала какую-то смутную надежду.

Внезапно Светловой разозлился. До каких пор люди будут нарушать заветы богов? До каких пор злая судьба будет рушить мосты к человеческому счастью? Неужели всегда весна любви будет сменяться осенним холодом разлуки? Возмущение его было наивным и детским, совсем как то данное много лет назад обещание убить Зимерзлу и изгнать из мира зиму. Но Светловой не замечал этого: в нем кипела своя боль, боль Смеяны, боль всех людей до последнего, кто ощущал тоску прощания со счастьем.