Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Брось скромничать, у тебя получаются весьма интересные истории. А уж какая подача, я ничего подобного не встречал. И раскупаются, скажу я вам милостивые государи, на ура.
— Ах, это такие мелочи. Мой братец способен на куда большее, — поднялась из-за стола Лиза.
Не успел я толком удивиться, как она отошла к секретеру у окна, и подняв крышку, взяла оттуда лист бумаги. И когда только успела? В смысле время у неё разумеется было, как и доступ в мой кабинет. Но как она нашла именно этот рисунок?
— Извольте, господа. Вадим, даже тебе есть чему поучиться у Петра, — она передала рисунок Долгоруковой.
Мария в удивлении посмотрела сначала на рисунок, потом на меня и опять на рисунок. Ну вот скучно бывает порой, в особенности вечерами. Я конечно не изменяю своим привычкам и шляюсь порой по ночной Москве, а в частности по её окраинам, в поисках приключений на пятую точку, чтобы кровь молодецкую разогнать по жилам. Но не всегда же этим заниматься.
Вот и сиживаю порой рисую в стиле гиперреализма. А что такого, я подобными талантами прежде не обладал, теперь же мне это откровенно нравится. А то что на рисунке великая княжна… Так ведь я не только её нарисовал. У меня в той папке лежат портреты Голицыной-Тульевой, Рябовой, Архиповой, Столбовой, Лизы и ещё с десяток женщин и девиц. Отчего именно так? Ну я ведь рисую для собственного удовольствия, а мужские лица мне его не доставляют. Но сестрица отчего-то стащила именно этот. Нет, понятно почему, решила произвести впечатление на Долгорукову, мол она мне не безразлична.
— Такое ощущение, словно сморюсь в зеркало «Кошачьим зрением», — передавая рисунок Астафьевой, произнесла Долгорукова.
Ну да, местный магический прибор ночного видения передаёт черно-белую картинку, а этот рисунок сделан свинцовым карандашом. Портрет пошёл гулять по рукам, а я поднялся со своего места, и направился в кабинет. Нужно срочно разбавлять созданное Лизой впечатление. А то присутствующие не бог весть, что подумают. Да у них попросту не будет шансов подумать что-то иное.
— Прошу, милостивые государи, — передал я стопку листов. — Порой бывает скучно, вот и рисую. Имею склонность к этому с детства.
Появившийся было в глазах Марии блеск, тут же пропал, сменившись разочарованием. На лице Лизы мелькнуло раздражение, злость, разочарование и осуждение одновременно. Не спрашивайте как она умудрилась поместить всю эту гамму чувств в одно мгновение, но ей это удалось.
— И с таким талантом рисовать для лубка⁉ — возмутился Вадим, когда в его руках оказался уже третий рисунок.
Кто бы сомневался, что возлюбленного сестрицы возмутит небрежение явно имеющимися способностями. Ну и такой момент, что ему подобное пока не под силу.
— Весь мой талант заканчивается на карандаше. Краски мне, увы, не даются, — возразил я.
— Вы просто не пробовали. Вам не хватает образования в этой области, и техники, а это дело наживное. Главное, что у вас не просто потенциал, а талант. И это не громкие слова, — горячо возразил Рощин.
Угу. Прямо талантище. Вообще-то, режим аватара, плюс абсолютная память, благодаря чему, я когда рисую или черчу превращаюсь практически в робота. А человеку никогда не сравниться в точности с машиной.
— У меня множество талантов, Вадим Петрович, и рисование не относится к самым любимым. К примеру, тот же лубок мне нравится куда больше. Пусть там рисунки и попроще, зато с их помощью можно рассказывать занятные истории. Кстати, сударыни, ваши портреты можете забрать. Не считаю себя вправе оставлять их у себя, коль скоро вы их уже видели, — я сделал паузу и улыбнувшись добавил. — Я себе ещё нарисую.
Ответом на это был дружный смех, а Осипов потребовал, чтобы я восстановил несправедливость и нарисовал его портрет, ибо чем он хуже девиц. Вадим вновь прошёлся по необходимости моего обучения изобразительному искусству.
Но я вновь сумел отбояриться, попросив Лизу сыграть на клавесине. Увы, но фортепиано приобрести довольно сложно, а сестра хорошо играла, поэтому я приобрёл этот старинный инструмент. Брал с рук, но даже такой образец обошёлся мне по бешеной цене боевого коня.
В ходе вечера я успел сунуть в руку Марии записку, которую она молча спрятала, не подав виду. Бог весть чего она там себе подумала, но к амурным делам это никакого отношения не имело. Я решил, что пришла пора заканчивать балаган, и по настоящему озаботиться безопасностью как самой великой княжны, так и моей собственной. Опять же, бить морды московской гопоте на ночных улицах поднадоело, заботы с каретным двором подошли к своему логическому завершению, а значит пришла пора придумать что-нибудь новенькое.
Правда, затея получается куда масштабнее. Буду надеяться, что не успеет наскучить до её завершения. Хотя для этого и всей жизни не хватит, а значит, есть риск в какой-то момент бросить всё к Бениной маме. Ну, будем надеяться, что я не настолько безответственный. Впрочем, там потребуется столько всего, что вряд ли мне успеет наскучить.
А в записке я указал адрес одного из доходных домов в центре и время встречи, попросив никому об этом не сообщать. От охраны она конечно не открестится, но это и не важно. Главное, что те не будут знать с кем именно у неё встреча. Всё же существовал незначительный шанс того, что на меня выйдет наш с Марией общий недоброжелатель. На данном этапе мнимый разлад с Долгоруковой никак не мешал моему плану. А потому пусть идёт, как идёт…
К нужному дому я подъехал вечером следующего дня. Квартиру снял один дворянин из потерявших себя и обретающихся на дне. Он не видел причин отказываться от приработка, а я в том, чтобы лишний раз светиться. Так, на всякий случай. Вот и помогли друг другу. Сам он там, ясное дело, не обитал, оплатил аренду на год вперёд, и передал ключи мне…
— Хруст, остаёшься в бричке, Дымок, со мной, — распорядился я, выходя из экипажа на задах нужного дома.
Вошли мы через чёрный ход, ключами от которого я так же обзавёлся. Далее по лестнице на второй этаж. Достаточно высоко, чтобы никто не заглядывал в окна, и в то же время низко, чтобы выпрыгнуть. Дую на воду, ага.
Мария прибыла к назначенному сроку минута в минуту. Оставила охрану на улице, и вошла в парадную сама. Я видел в окно, как один из компаньонов пытался ей что-то втолковать, но не преуспел в этом, и был вынужден подчиниться. Так что, перед дверью квартиры она оказалась в одиночестве. Илья впустил её, принял плащ, так как на улице моросил весенний дождик,