Один неустойчивый туннель перетекал в другой. В какой-то из коробок обнаружилась картонная полка со стоящей на ней банкой из-под джема, полной мух, которые, жужжа, настойчиво бились в стекло. В пустой коробке звук усиливался, так что скоро мне стало казаться, что мухи жужжат у меня в голове. Я, нахмурившись, внимательно оглядел банку, несколько обескураженный находкой – неужели Моррис так и бросит их здесь погибать? – после чего полез дальше, в узкий коридор, стены которого роились светящимися в темноте звездами, лунами и чеширскими котами – целая неоновая галактика.

Сами стены были выкрашены в черный, сперва я их даже не увидел. На одну короткую, тошнотворную секунду мне почудилось, что никаких стен, потолка, пола нет и не было, и я ползу через открытое пространство по узкой невидимой доске. Стоит соскользнуть с доски – и падение неизбежно. Мухи по-прежнему гудели, хотя я оставил их далеко позади. Голова кружилась; я протянул руку, и пальцы коснулись картона. Ощущение открытого пространства исчезло, оставив лишь легкую дурноту. Следующая коробка была самой маленькой, и, двигаясь сквозь нее, я задел спиной свисавшие с потолка крохотные оловянные колокольчики. Их нежный тонкий звон напугал меня до такой степени, что я чуть не взвизгнул.

И тут впереди замаячил круглый проход, озаренный с той стороны мягким мерцающим светом. Я пробрался в него.

Пространства в центре Моррисова кракена было бы достаточно, чтобы вместить семью человек из пяти, да еще с собакой. В одном из углов булькала лавовая лампа, красные шарики парафина всплывали и тонули в вязкой янтарной жидкости. Изнутри Моррис оклеил коробку серебристой фольгой для рождественских подарков. Зрелище было удивительное. Вспышки и полосы света качались тут и там на дрожащих волнах, золотые, малиновые, лимонные пятна таяли, наплывая друг на друга. По мере путешествия к центру крепости я как будто все сильнее съеживался, пока не стал размером с полевую мышь, попавшую в тесную сферу дискотечного шара. Виски глухо пульсировали, странный, блуждающий свет давил на глаза.

С тех пор как я пришел домой, я не видел Морриса и был уверен, что он ушел куда-то с мамой, по делам. Но брат оказался здесь, в центральной коробке – сидел на коленях спиной ко мне. Рядом лежали ножницы и журнал комиксов без задней обложки. Обложку Моррис вставил в белую картонную рамку и сейчас прикреплял к стене кусочками скотча. Он услышал меня и даже оглянулся, однако не поздоровался, а вновь вернулся к работе.

Я услышал шорох в лазе позади и скользнул в сторону, чтобы освободить место. Через секунду в круглом проходе появилась голова Эдди, который с интересом уставился на сияющие фольгой стены. Щеки его пылали, лицо светилось той самой улыбкой, от которой на щеках у него появлялись ямочки.

– Охренеть, что за конура! – заявил он. – Тут бы цыпочку завалить… Классная крепость! Я в твои годы убился бы за возможность в такой поиграть, – обратился он к Моррисовой спине, не обращая внимания на тот факт, что брат даже в свои одиннадцать был слишком велик, чтобы строить домики из коробок.

Моррис не ответил. Эдди искоса глянул на меня, я пожал плечами. Эдди обвел коробку глазами, с видимым удовольствием вбирая взглядом окружающее нас море серебристых и золотых огней.

– Но ползти сюда – просто убийство, – добавил он. – Как тебе, к примеру, черный меховой туннель? Когда добрался до конца, вылетел оттуда, как из гориллы выкидыш.

Я хохотнул, однако посмотрел на него озадаченно. Я не помнил никакого мехового туннеля, а ведь Эдди полз той же дорогой, следом за мной.

– И еще те подвески…

– Колокольчики, – поправил я.

– Разве?

Моррис наконец прилепил картинку и молча пополз к треугольному выходу. Правда, перед тем как вылезти, все же обернулся и предупредил, обращаясь ко мне:

– По этому коридору за мной не ходи. Возвращайся, как пришел. Он работает не так, как задумано. Нужно еще поколдовать, – пояснил он. – Пока не готово.

И с этими словами нырнул в дыру и растворился.

Я кинул на Эдди виноватый взгляд, готовясь пробормотать что-то типа: «Н-да уж, братец мой совсем кукушкой съехал…». Но мой приятель внимательно разглядывал картинку на стене. На ней оказалась группа голопузых морских обезьянок из комикса[19] – с антеннами на головах и человеческими лицами.

– Глянь, – сказал Эдди, – фотку своей родной семьи повесил.

Я фыркнул. Эдди нельзя было назвать тактичным, но рассмешить он всегда умел.

* * *

Я едва успел выйти на улицу – это была пятница, первая половина февраля, – когда Эдди позвонил и велел домой к нему не ходить, а подгребать к пешеходному мостику над сто одиннадцатым шоссе. Что-то в его голосе – хрипловатом и надтреснутом – меня зацепило. Ничего особенного он не сказал, но его голос звучал напряженно, словно он изо всех сил старался не реветь.

До моста было минут двадцать пешком: вниз по Кристобель-авеню, через парк, а потом лесом, по природной тропе. Последняя представляла собой ухоженную, засыпанную синеватым щебнем дорожку, которая вилась вверх по холму между голых стволов берез и пенсильванских кленов, приводя, примерно через полкилометра, к пешеходному мосту. Эдди стоял, навалившись на перила, и рассматривал машины, бегущие под нами на восток.

Когда я подошел, он не обернулся. Перед ним на невысокой, по пояс, ограде, лежали в ряд три полураскрошенных кирпича, один из которых он, у меня на глазах, вдруг столкнул вниз. Я вздрогнул от неожиданности. К счастью, кирпич свалился на хвост проезжавшему грузовику, ничего не разбив. За кабиной тянулся прицеп, груженный стальными трубами. Кирпич с грохотом и лязгом брякнулся на верхнюю трубу и с довольно мелодичным звоном поскакал вниз, словно молоточек, колотящий по трубам гигантского органа. Эдди растянул рот в своей знаменитой, щербатой, невероятно обаятельной ухмылке и оглянулся на меня, желая удостовериться, что я оценил неожиданный музыкальный номер. Тогда я и заметил синяк вокруг его левого глаза – набухший, фиолетовый, с бледно-желтым ободком.

– Что стряслось? – спросил я и не узнал свой голос – перехватило от увиденного.

– Держи. – Эдди вытащил из кармана куртки полароидный снимок. Он все еще улыбался, но, передавая мне карточку, в глаза не смотрел. – Наслаждайся.

Я увидел два пальца, явно девичьих, с матово-серебристым маникюром. Пальцы прижимались к треугольнику ткани в красно-черную полоску, втискивая его в складки плоти между ногами. По краям фото виднелись бледные, размытые полоски бедер.

– Выиграл у Акерс, – пояснил Эдди. – Поспорили, что, если продует мне десять раз подряд, щелкнет, как она себе там наяривает. Она, правда, ушла в спальню, так что я ничего не видел. Но ей охота отыграться и вернуть фотку. И тогда, если я снова выиграю десять раз, заставлю ее повторить у меня на глазах.