Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его лицо выражало весь спектр чувств, которым Макарти дрессировал танцовщиков с первого дня. Мишель никак не удалось бы разглядеть с экрана в светлых мерцающих глазах правду: она была слишком умело затаена за выразительной мимикой. Поэтому ей оставалось давиться плачем и даже не догадываться, что в эту же минуту, танцуя перед тысячами зрителей, блондин с удовольствием разделил бы с ней это несладкое занятие.
Возможно, она поступала с ним нечестно, увозя с собой в Сан-Франциско маленькую чудесную тайну. Несмотря на страх одиночества, непоправимый душевный ущерб после хронический неудач в отношениях с этим безответственным мужчиной, танцовщица была счастлива, но это состояние было так легко нарушить, если бы только блондин, узнав про их будущего ребёнка, повторил Мишель в лицо давно известную ей истину: "я не готов к отношениям". Тогда бы её крохотное, томившееся в груди счастье разбилось в дребезги: уж лучше было терпеть гнетущую неизвестность, которая, наверняка вскоре уступит место смирению, чем узнать один из очевидных сценариев завершения их отношений. Нужно оставить их в прошлом без излишних признаний.
Об этом со дня увольнения бредил и Брэндон. Доверяться кому-то, кроме себя, ему приходилось обременительно трудно, но пустив в свою постель очередную незнакомую девушку, он понял, что его сердце давно было вверено Мишель. Мужчина шёл к принятию этого странного чувства слишком медленно, чтобы его поведение успевало за душевными переменами. Но с того момента смириться с её отсутствием стало приравниваться к смертельной безнадежной болезни также, как и умалчивать об этом мерзком поступке. Блондин был бы счастлив только лишь получив прощение танцовщицы, но она тогда лишь сокрушенно улыбнулась и попросила его уйти. Даже зная, что именно в тот момент они зачали ребёнка, Мишель не изменила бы своего решения.
Через шесть часов самолёт приземлился в Калифорнии, а танцевальный дебют в Нью-Йорке увенчался сладкими брызгами шампанского. Он принялся искать её едва забежав за кулисы: звонил на отключенный телефон, молил наставника рассказать её домашний адрес, выпытывал у хореографов и других артистов хоть какие-то урывки информации, которые могли бы помочь найти исчезнувшую танцовщицу. Бился в тревоге, пока не услышал от Крэга, наконец, соболезнующее и многозначительное: "Мишель не хочет тебя видеть". И тогда желание бороться за последний шанс с хрустом уступило место смиренной покорности.
А в Сан-Франциско с непомерным ужасом и стыдом Молли уже встречала свою сестру на пороге их дома. Похоже, неразборчивость в людях и тяга к плохим парням была свойственна обеим девушкам, потому что им двоим предстояло рассказать друг другу нечто слишком важное. За тот период, что сёстры оказались в разлуке, младшая успела покаяться перед небесами за свою ребячливую ошибку, пожалеть о том, что заручилась поддержкой у легкомысленной Джорджи, которая, видимо, и не так много смыслила в жизни. Молли на порядок повзрослела, хотя от этого было не легче искать оправдания, и все же, так рано Мишель она не ждала, заикаясь при виде заплаканной сестры.
Рабочий график, учебное расписание с тех пор претерпели изменения; в апартаментах стали копиться кипы распашонок и детских пелёнок, вытесняя из комодов платья, коротенькие юбки и откровенные бра. В Калифорнии неторопливо наступил тёплый апрель, выманивая на улицы прохожих, наслаждающихся солнечным сезоном. Танцевальные группы пополнялись детьми и взрослыми, а Мишель брала все меньше часов в студии, проводя большую часть времени дома, неподалёку от ванной комнаты и наблюдая с раннего утра за городской суетой.
Переполненные трамвайчики взбирались по холмистым заасфальтированным переулкам, колонны такси следовали мимо ее окон, увозя пассажиров в строгих костюмах на работу. Мишель часто фантазировала о том, чтобы перекроить свою судьбу, глядя на размеренную жизнь, мелькающую прямо у ее носа: бумажная волокита, график от звонка до звонка и натянутое общение с посторонними ради галочки, которое не предусматривало актерской игры за исключением фальшивых вежливых улыбок. Все могло бы сложиться иначе, вплоть до удачного замужества и семейной жизни, как в рекламе зубной пасты. Но вместо этого Мишель наблюдала, как ее крохотный мир, вертевшийся вокруг одних лишь изнурительных физических тренировок, терял равновесие. Беременность отняла у неё возможность забываться в работе, а от этого танцовщица слишком усердно и надрывно вспоминала о Брэндоне.
Она вспоминала всё, не обходя стороной ни единой фразы и прикосновения, пока блондин вдруг из похотливого равнодушного бабника не представал перед ней запутавшимся, извиняющимся за мимолетный секс с незнакомкой. Отравляющие слова умерщвляли в Мишель желание перешагнуть через прошлое: "Я очень хочу быть вместе. Не знаю, захочешь ли ты…" Просто винить в поступке блондина их наставника со временем оказалось глупостью. Макарти всё же был не виноват, что предугадал такого простого и безнравственного Брэндона, а жизнь в безызвестности о нём излечила и эту женскую обиду. Очередную обиду. И теперь, вынашивая их общего ребёнка, Мишель изнывала и тосковала по Форду, с дрожащим подбородком представляя, каким бы хорошим он мог оказался папой и даже мужем.
Не так давно на соседнем доме появился рекламный банер, не дающий девушке покоя: «Чёрный принц» приезжает на сцену Сан-Франциско. И ей было странно чувствовать, что сбежав с премьеры и прожив в разлуке несколько словно напрасных месяцев, она была готова броситься за треклятым билетом. Лишь бы еще один раз увидеть отца ее ребёнка. Вот только с многометрового изображения напротив в ее окна заглядывали хоть и знакомые, но совсем не родные томные глаза: на постере красовался Орландо.
Мишель еще долго гадала, чем руководствовался Брэндон, отдав свою роль конкуренту: устал ли от ответственности, наигравшись на театральном поприще, нашёл ли проект получше или же… Действительно не смог танцевать без нее… Последняя версия истязала женское сердце до ноющей тупой боли. Ведь и без него оказалось труднее, чем Мишель себе представляла. Каждый последующий вечер становился все более продолжительным и бессмысленным: стоило подкрасться полночи, как на душе начинало скрестись жалобное, непреодолимом отчаяние. Чем больше пролетало дней, тем больше становилось ясно, что девушка истомно скучает по тому, кто, похоже, послушно оставил ее позади. И это значило лишь то, что Мишель не ошиблась — он ни за что не захотел бы ее отыскать и тем более обременять себя незапланированным отцовством.
Но однажды одним таким депрессивным вечером в квартире раздался оглушительный, назойливый звонок.
Вздрогнув от не то раздражения, не то от лихорадочного
