— Надеюсь, тоже.

— Завтра я отдам распоряжения, вы всё узнаете от Тао Гофэна.

— Простите, — спросил Нам Туен, — но могу я взять у него ваш прямой номер?

— Конечно. И не бойтесь говорить по телефону, — Цзи Киу показал пальцем на свои мобильники, всё это время тихо лежавшие на столе, — их прослушивают мои же сотрудники и расшифровки, если что, приносят мне. Это немного необычно, но со временем привыкаешь.

— Благодарю вас, — поклонился Нам Туен. — Мы договорились с вами? Генерал Ким умрёт?

— Вам доставляет удовольствие повторять эти слова? — спросил Цзи Киу. — Мы достигли соглашения, господин Нам. Скажем так — вы полностью убедили меня. Было приятно пообщаться!

Нам Туен покинул его кабинет.

В приёмной его встретил Тао Гофэн, и по дороге к выходу Нам Туен спросил, где здесь туалет. Здание почти опустело, и свет горел лишь в коридорах, вдоль запертых дверей. Нам Туен долго искал в темноте выключатель: он сразу захлопнул за собой дверь и трясущейся рукой стал шарить по стене. Наткнувшись на прохладный пластиковый прямоугольник, он резко включил его и зажмурился от света.

Подошёл к раковине, пустил ледяную воду и ополоснул лицо. Нагнулся над раковиной и постоял так несколько минут, изредка кашляя, пока не подавил приступ тошноты. Что-то подкатило к горлу, и он выплюнул коричнево-жёлтую жижу, которая долго не хотела смываться. Он опять умыл лицо и долго тёр руки, не щадя мыла. Глубоко выдохнув, выключил воду и посмотрел на себя в зеркало.

— Я победил, — сказал он сам себе и неожиданно оскалился: в зеркале отразился нестройный ряд жёлтых зубов и пара белых протезов. — Я победил. Сегодня я победил.

Он сделал десять глубоких вдохов и выдохов, успокаиваясь. Внутри всё бурлило, но Нам Туен взял себя в руки, подтянул галстук и, ударив себя пару раз по щекам, вышел из туалета.

Тао Гофэн подозрительно посмотрел на него, но Нам Туен улыбнулся и кивнул.

— Я победил, — тихо сказал он ему.

Ночью пробок не было, и Нам Туен добрался до дома в Миюне всего за тридцать минут. Родные и правда уже спали, когда он вошёл в дом, разделся и по дороге в свою спальню заглянул в комнату сына.

Он приоткрыл дверь и увидел, что мальчик лежит поверх одеяла, прямо под чуть шипящим кондиционером, закрыв глаза. К его ушам тянулись белые проводки наушников. «Спит или слушает музыку?» — подумал Нам Туен, но решил не тревожить сына. Он плотно закрыл дверь, уходя к себе. У него был тяжёлый день, и он заслужил отдых.

Но его сын, Нам Ен, не спал и не слушал музыку. Он выключил плеер, как только услышал, что в дом вошёл отец. Он просто лежал и слушал, как стучат тапочки Нам Туена по полу, как он приоткрыл дверь, постоял некоторое время, нарушая тишину в комнате своим неровным дыханием, а потом вышел. Тогда Нам Ен открыл глаза и вновь включил ту самую песню с нового альбома Адель:

— Я собираюсь припомнить тебе всё, что ты мне обещал, — твердила она, — и не надейся, что тебе удастся скрыться. Даже если сейчас ты исчезнешь во тьме, однажды я встречу тебя у порога небес, где звёзды сияют, как чистые капли воды. И там-то, там-то я всё тебе припомню, дорогой!

Мальчикам в этом возрасте, слушающим сентиментальные песни про звёзды и чистые капли воды, полагается думать о девочках, которые подарили им свои поцелуи и на которых — вопреки всему — они хотят жениться. Но Нам Ен думал об отце и о космических кораблях.

Генерал Ким Джэн Гак, звёздный полководец и великий маршал КНДР, открыл глаза, лёжа в спальне своей резиденции в Рюнгсонге, и уже через минуту поднялся на ноги. В ванной он принял холодный душ, почистил зубы и, сполоснув рот, увидел в плевке небольшие алые прожилки. Дёсны опять кровоточили.

Генерал Ким вышел из ванной и надел приготовленный с вечера костюм. Та же, что и вчера, тёмно-зелёная гладко выглаженная форма, тёмный галстук на серую рубашку, звезда поверх галстука; ордена, намертво пришпиленные к кителю. Во внутреннем кармане — узкие очки в тонкой оправе, которые генерал водрузил себе на нос и, не посмотревшись в зеркало, вышагал из комнаты.

Он не любил эти минуты раннего утра, когда был вынужден преодолевать пятьдесят метров по коридору, затем четыре метра вниз по лестнице и ещё пятнадцать в зал, где ему накрывали завтрак, но ничего не мог с этим поделать. Генерал Ким ненавидел резиденцию Рюнгсонг — сплошное неоправданное излишество.

Озёра, пруды и ручейки, поля для гольфа и трассы для картинга, фонтаны и небольшой ипподром с конюшнями, несколько бассейнов, тренажёрные залы, тир; а его жирный предшественник, словно сочтя всё вышеперечисленное недостаточным, пристроил кинозал и баскетбольную площадку. Как будто тут жил король какой-то европейской страны, скажем Франции, размышлял Ким, пока его ботинки утопали в красном пушистом ковре, а не военный предводитель державы. Картины вдоль его пути, балюстрада лестницы и хрустальные люстры, отражающие утренний свет, льющийся из четырёхметровых окон, — всё утомляло его.

На белой скатерти длинного стола его, как всегда, ждал скромный завтрак.

— Доброе утро, — приветствовал его адъютант, стоявший у дальней двери. — Как вы спали?

— Как обычно, — ответил генерал Ким и сел за стол. Он недовольно посмотрел на аккуратно выложенные справа от блюда таблетки и стакан воды.

— Почему сегодня без… — генерал задумался, — красных пилюль?

— Сегодня восьмое число, — напомнил адъютант.

— Ах, да, — сказал генерал Ким. Память начинала серьёзно его подводить. — Значит, первым я буду принимать врача?

— Так точно.

Генерал проглотил таблетки и запил их водой; затем принялся за столь же безвкусный завтрак. Он пил простую воду, ел рис на воде. Ничего сладкого, ничего вызывающего аппетит. Приём пищи, ничего больше. Просто пункт в графике, думал генерал Ким, пока адъютант зачитывал ему список предстоящих дел.

Когда палочки стали царапать дно плошки, генерал выскреб последние рисинки, допил графин минеральной воды, поднялся, на автомате выпрямил спину и пошёл к выходу из резиденции. Адъютант последовал за ним.

Их ждал чёрный бронированный лимузин и две армейские машины сопровождения. Генерал сам открыл себе дверь и забрался на заднее сиденье — когда он наклонился, спина отозвалась резкой болью, и генерал скривился, но вида не подал. Адъютант продолжал излагать план мероприятий, пока они ехали в центр Пхеньяна.

Сегодня предстоял торжественный парад в честь восьмидесятилетия победы над гитлеровской Германией; в городе уже висели портреты героев войны — Ким Ир Сена, Мао Цзэдуна, Ленина, Сталина и русского генерала Жукова, Карла Маркса и, в соответствии с приказом, его самого.

Генерал Ким Джэн Гак в свои семьдесят четыре года страдал от многих болезней, но психические расстройства среди них не значились. Он мыслил трезво, и только бесконечный прагматизм мышления заставлял его мириться с окружавшей его многие годы несправедливостью. Конечно, он не участвовал во Второй мировой войне; конечно, он никогда не побеждал Гитлера; конечно, он не знал Ким Ир Сена. Но его портрет ДОЛЖЕН находиться там, в одном ряду с ним. И его ДОЛЖНЫ окружать портреты Ким Чен Ира и даже сорванца Ким Чен Ына, этого толстого баловня и разгильдяя, чуть не угробившего оставленную ему отцом страну.