магазина мистер Хупдрайвер (буквально: катящий колесо). Продолжаться оно долго не может, потому что отпуск у бедняги Хупдрайвера совсем короткий, но приключений с ним случается множество. А ведь все потому, что он догадался купить велосипед пусть и совсем не «престижный», подержанный, а все-таки велосипед, средство передвижения по тем временам романтическое. И в самом деле, как его иначе назвать? Во-первых, колеса у тогдашних велосипедов свободно не прокручивались и научиться ездить на них значило подвергнуться стольким телесным повреждениям, что всякий, овладевший этим искусством, мог по праву именовать себя спортсменом. И если сегодняшний читатель весело смеется, читая, как Марк Твен пытался обуздать свой велосипед, то у тогдашнего читателя смех, надо думать, получался сквозь слезы. Во-вторых, купить велосипед в 90-е годы значило в Англии сразу же выйти за пределы своего узкого круга. Страной овладело какое-то велосипедное помешательство. В 1897 году появился даже сборник «Юмористика велосипедной езды», в котором кроме Уэллса участвовали Джером К. Джером и несколько других авторов. Писать и в самом деле было о чем. Те, кто совсем недавно счел бы ниже своего достоинства проехать по большой дороге иначе чем в карете (лучше — собственной), колесили теперь по ней на этих новомодных железных рамах с седлом и колесами, а прислуга в придорожных трактирах обтирала пыль с велосипедов совершенно так же, как перед этим чистила лошадей. А вольность нравов? Молоденькие девушки позволяли себе, сидя на велосипедном седле, появляться на людях в таких костюмах, в каких прежде постыдились бы выйти из дому! На проезжих дорогах происходило какое-то удивительное уравнивание сословий, и всякий, выехавший на них, мог потом повторить фразу Горация «видел обычаи многих людей» — ту самую, которую поставил эпиграфом к своей «Истории Тома Джонса» Генри Филдинг.

Правда, какая-то разница между Томом Джонсом и мистером Хупдрайвером все же была. Том Джонс принадлежал к лучшему кругу, так что ни произношения, ни привычек своих мог не стыдиться. Да и пообразованнее он был. Но это бы все еще ничего. Главное, ему не надо было так скоро возвращаться на работу — он вообще не служил! — и у него было побольше времени, чтобы «увидеть обычаи многих людей». И уж совсем хорошо было, конечно, мистеру Пиквику: тому и о деньгах беспокоиться не приходилось.

Но времена меняются. Новым героем «романа большой дороги» оказался приказчик, а транспортным средством — велосипед. Что, впрочем, не сделало роман менее интересным, а героя менее привлекательным, потому что случилось с ним множество приключений и вел он себя как истинный странствующий рыцарь, призванный защищать всех обиженных и вызволять девиц, похищенных драконом.

Такая девица встречается Хупдрайверу чуть ли не за первым поворотом дороги, тоже на велосипеде, хотя и получше того, на котором сидит Хупдрайвер, и она сама мчится прямо в лапы к дракону, ведать не ведая, разумеется, что это дракон, и вообще о том, что у драконов в обычае, когда им встречается привлекательная девица. А Джессика Милтон и в самом деле привлекательна. Так привлекательна, что бедняга Хупдрайвер влюбляется в нее с первого взгляда, после чего никакие опасности ему уже не страшны. Ради нее он даже принимает участие в поединке, точнее — в кулачной драке, или, чтоб совсем уж быть точным, чуть не принимает в ней участие, ибо противник оказался еще трусливее его и после первой же стычки попросту убежал.

Приказчик наш — существо слабосильное, заморенное, но разве Дон Кихот тоже не был слабосильным и заморенным, хотя и не по причине многочасового стояния за прилавком? Новый Дон Кихот, он же Том Джонс, он же — все четыре пиквикиста в одном лице, вышел на дороги Англии, чтобы преодолеть все трудности, победить все опасности, помочь Джессике скрыться от средних лет «дракона», опрометчиво обнаружившего гнусность своих намерений, а потом еще помочь ей скрываться какое-то время от преследующей ее мачехи…

Собственно говоря, в эскападе Джессики мачеха и повинна, но, в конце концов, как могла она предвидеть, что падчерица примет всерьез ее писания относительно Новой женщины, самостоятельно прокладывающей себе дорогу в жизни? Не обязательно же родные писателей ведут себя, как их герои! А теперь вот приходится гнаться за глупой девчонкой через пол-Англии! Правда, и для нее это путешествие оказывается совсем нескучным, поскольку ее сопровождают несколько поклонников ее красоты и таланта.

Кончается все, как и положено для подобной повести, совсем неплохо. Герои возвращаются по домам. Правда, Джессику ждет устроенный буржуазный дом, а Хупдрайвера — господа Энтробус и Кº, ненавистное дело и не слишком любимое общежитие для приказчиков, но в том ли беда? Роль молодого человека с независимыми средствами, который только что прибыл из колонии, а потому и говорит и ведет себя несколько странно, непохоже на тех, кого знает Джессика, выдержать не удалось, да и может ли странствующий рыцарь обманывать свою даму? Он сам ей во всем признается. И она советует ему учиться. Значит, какая-то надежда все-таки есть?

Уэллс не хочет лишать своего героя этой надежды. Пусть тщетной. Хупдрайверу ли повторить путь Уэллса? Но неужели отнимать у него и эту радость? Ведь человек он хороший! И за других готов постоять!

Как нетрудно заметить, покойный дядя, некогда выехавший на английские дороги на своем трехколесном велосипеде, проторил путь для героев куда более действенных и интересных. Уэллс будет еще писать (по-своему, конечно, не как мачеха Джессики) и о Новой женщине, и о приказчиках. О последних он напишет особенно много. Он только что, почти не вступая в борьбу, спасовал перед Троллопом, когда речь зашла о сиддермортонском клире, но самому ему скоро предстояло стать своего рода Троллопом мануфактурной лавки. А любимыми его героями на немалый срок сделаются молодые люди, пытающиеся вырваться из своей среды. Уэллс снова и снова словно бы прорабатывал разные варианты собственной биографии. Он прекрасно понимал, что его судьба исключительна. Тот же Хупдрайвер, скорее всего, зря понадеялся когда-либо уйти из-за прилавка. И талантами он не блещет, и не больно-то он умен. Да и тем из героев Уэллса, кто больше походил на своего создателя, не обязательно должно было повезти. Но он не переставал их любить. А тем более — жалеть.

Первый из подобных героев появился уже в 1900 году, звали его мистер Льюишем, и имя его даже вошло в заглавие. Книга называлась «Любовь и мистер Льюишем».

Читателю, который уже одолел предшествующую часть лежащей сейчас перед ним книги, нет нужды выслушивать содержание этого романа: оно во многом соответствует биографии автора. Особенно точно описан период, когда Уэллс делал первые шаги на педагогическом поприще у