– Так что там с Макдональдом? – осведомился я, выключив телевизор. – Вы ему уже сказали насчет потери дискеты с его романом?

Птичка смущенно потупилась.

– Я пока не успела, Яшенька. И… забоялась.

– Так-так, – мрачно проговорил я.

– Не сердись, Яшенька, – сказала птичка нежно. – Стив пробудет в Москве еще три дня. Если за это время мы не вернем дискету, я попробую признаться… Но вдруг за эти дни нам повезет?

– Значит, он уже для вас просто Стив, – хмуро произнес я. – Вы многого достигли за один только вечер.

– Ты все-таки ревнуешь, солнышко, – улыбнулась Жанна Сергеевна.

– Нисколько, – буркнул я и, по-моему, соврал.

Я недооценил свои возможности. В ночном дуэте с птичкой Жанной Сергеевной я сыграл, на удивление, прилично – несмотря на все дневные треволнения, погони и перестрелки. А может, как раз благодаря им: лучшая форма отдыха есть перемена рода деятельности. Конечно, на Гамлета мне сил не хватило, но то, что мы исполнили, было все-таки не захудалой производственной пьесой, где мало действия и много монологов. Руководящей и направляющей силой, главной примадонной нашего спектакля была, разумеется, сама птичка. Однако и я ей аккомпанировал вроде бы не так плохо и, главное, с удовольствием. Выкладываясь в своей роли до конца.

– Давай, давай, солнышко… – исступленно шептала птичка, сжимая мой загривок. – Еще раз… еще разик… Желание клиента… ох… для тебя… закон… Еще, Яшенька… ну, сильнее…

Я старался как мог. И сильнее, и еще, и еще разик, и два, и три – потому что на меня надеялись, а я, как честный человек, не имел права обманывать чужих надежд. Впрочем, в эту ночь неистовой энергии птички хватило бы, наверное, и на двух Яков-Семенычей в хорошей боевой форме: так любят, наверное, в тюремной камере накануне исполнения смертного приговора, когда твоя ночь последняя, а в той, ДРУГОЙ ночи уже ничего и никого не будет… Возможно, Жанна Сергеевна только сейчас поняла, что все мы более чем смертны и что глупо откладывать на завтра-то, что можешь не успеть никогда.

– Ох, Яшенька… ну, молодец… теперь быстрее, еще-еще быстрее… О-о-о…

Если бы моя бывшая Наталья увидела наш ночной спектакль, она бы наверняка сошла с ума. Или решила, будто мы сошли с ума. Впрочем, возможно, она бы просто не поверила своим глазам, сочла бы это опасной сексуальной галлюцинацией. Тем более что я, по ее представлениям, в эти минуты обязан был валяться под забором с поллитровкой, выть на луну о своей загубленной (без Натальи) жизни и чахоточно кашлять.

Вспомнив о Наталье, я рассмеялся и даже проделал один акробатический трюк сверх программы.

– Хорошо… – прошептала птичка, слегка удивленная незапланированной инициативой. – Можешь… ага… можешь и помедленнее теперь… ох… а то… устанешь… ох…

– Желание клиента… – произнес я несколько задохнувшимся голосом, – для меня… как вы заметили…

В общем, спектакль мы завершили под бурные аплодисменты примерно в третьем часу, а уже в полвосьмого утра сработал таймер в моей голове, и я проснулся. Некоторые профессиональные рефлексы, подумал я, очень полезны. Чем бы ты ни занимался ночью, твои внутренние часы не позволят дрыхнуть тебе дольше, чем до 7-30. Ну, плюс-минус пятнадцать минут. На мгновение я позавидовал веселому Диме Баранову, который, счастливо потрудившись в свою ночную смену, может отдыхать до полудня. А частный детектив Штерн – ни-ни.

Жанна Сергеевна сонно спросила:

– Яшенька, что ты так рано?…

– Дела! – крикнул я уже из ванной.

Я услышал, как скрипнули пружины, и птичка отправилась на кухню. Когда я вышел, птичка уже возилась у плиты, а яичница аппетитно шипела на сковородке.

– Может, у нас еще и колбаса есть? – недоверчиво поинтересовался я.

– Я купила вчера, – кротко ответила Жанна Сергеевна, делая мне здоровенный бутерброд. – За углом, в супермаркете.

– И джем? – продолжил я допрос.

– Ананасный. Я не знала, какой именно ты любишь. Я вот уважаю ананасный… Что-то не так?

– Подождите-ка, – проговорил я. – А йогурт вы, случаем, не купили?

– Нет, не догадалась… – ответила Жанна Сергеевна, и я облегченно вздохнул. Если бы на столе появился йогурт, я бы вообразил, что птичка наделена даром угадывать все мои мысли. Не могу сказать, что это такое уж приятное в человеке качество. Мне пока вполне хватит трех телепатов на желтеньком «фиате», которые всегда знают, куда я поеду, и появляются там, где их не просят. Предупредительные ребята, и винтовка у них всегда заряжена…

– Ты на метро? – полюбопытствовала птичка, когда я расправился с джемом.

– Ну да, – ответил я. – Доеду до автостоянки и возьму «мерседес». Мне вчера домой, оказывается, Пряник звонил… То есть Шура Пряников. По-моему, у него какая-то информация для меня. И по «Меркурию», и по Думе. Чего-то он про Крымова интересное узнал, хочет поделиться…

– Думаешь, это как-то связано с нашей дискетой? – с интересом спросила Жанна Сергеевна. – И «ИВОЙ»?

– Вполне возможно, – кивнул я – Пряник пронырлив, и к нему иногда притекают такие сведения… Через час узнаю, что он накопал.

Последнюю фразу я произнес уже в коридоре, надевая ветхий хозяйский плащ и ветхую хозяйскую шляпу. Очки, которые я нацепил на нос, были с простыми стеклами, а большая нотная папка в руках – совершенно пустой. Но приблизительный образ замученного интеллигента, какого-нибудь там преподавателя консерватории, был создан. Авось камуфляжа хватит, чтобы добраться до «мерседеса». А там видно будет.

– Удачи тебе, Яшенька, – напоследок сказала мне Жанна Сергеевна и обняла меня вдруг так крепко, а поцеловала так нежно, словно опять забоялась, будто мы с ней прощаемся навсегда.

– Я вернусь, – успокоил я птичку, надвинул поглубже интеллигентскую шляпу и вышел из дверей.

На автостоянке моего знакомца-полиглота сменил какой-то другой сторож, низкорослый дядька в потрепанном китайском пуховике. Очевидно, его сменщик уже успел растрепаться про щедрого бундеса на «мерсе», и дядька во все глаза оглядывал окрестности в поисках богатого немца. На интеллигента с папкой он бросил пренебрежительный взгляд и опомнился только тогда, когда я уже залезал в «мерседес».

– Э-э… – кинулся он к моей машине, с запоздалым желанием быть предупредительным и срубить пару дойч-марок. По дороге он неловко оступился в незаметную лужу и чуть не забрызгал мне боковое стекло.

Фиг тебе, а не чаевые, подумал я мстительно. А вслух пробормотал:

– Доннерветтер!

Сторож в китайском пуховике не понял. Правильно, языки надо знать.

– Зи зинд айн гросер идиот, – произнес я напоследок международное слово, а потом уехал. Пора было менять стоянку. Здесь я уже становился чересчур заметной фигурой.