Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Какое ж это наказание? — удивился даймон. — У любого робота, между прочим, встроенный модуль счастья имеется. Робот, когда работает, непрерывный кайф ловит!»
«Ну и пусть ловит, — разрешил Калашников. — Лишь бы мне морду не бил!»
«Вон ты как повернул, — хмыкнул даймон. — Ну ладно, тогда я согласен!»
«Ну так давай, переделывай, — предложил Калашников. — А то я уже на Конгресс опаздываю!»
«Что значит — переделывай?! – возмутился даймон. — Я ж у тебя запасное сознание, а вовсе не боевой робот! Если ты, как дурак, без охраны ходишь, я-то что могу сделать?! Разве что добрый совет дать, относительно момента смерти!»
«Ну так дай, — попросил Калашников. — Еще не пора?!»
«Не пора, — ответил даймон. — Надо будет, скажу!»
Голос в голове смолк, и Калашников вернулся к омерзительной реальности Бадарамхаз-Карамха. Антиграв сделал крутой разворот и пошел на снижение, ничуть не заботясь о вестибулярном аппарате Калашникова; у того мигом закружилась голова, и перед глазами поплыли черные круги. Вот будет некстати, подумал он, если я вырублюсь. Кто помирать-то будет?!
Однако у Калашникова хватило сил дотерпеть до земли. Антиграв ткнулся в песок на задворках приземистого здания, сложенного из желтого песчаника. Не успел Калашников опомниться, как его подхватили под руки и буквально выбросили из машины; потом поставили на ноги, защелкнули на запястьях наручники и повели внутрь здания через широкий темный проход.
Внутри пол сразу же пошел под уклон, и Калашников понял, что остаток здешней жизни ему придется провести в подземелье. Через минуту впереди показался свет, ударил в глаза, Калашников прищурился, его грубо толкнули вперед, развернули и с размаху усадили на жесткое деревянное кресло. На лодыжках Калашникова защелкнулись металлические зажимы, вокруг горла закрутилась толстая медная проволока, и только тогда яркий, заставлявший жмуриться свет наконец потускнел, позволив Калашникову рассмотреть своих похитителей. Взглянув на их широкие обезьяньи морды, взъерошенные черные бороды, ниспадавшие на сине-фиолетовые камуфляжные костюмы, Калашников плотно сжал зубы и глухо застонал.
Масхинцы, самые обыкновенные масхинцы! Наверняка те самые, что спрашивали у Лапина насчет Звездного Пророка! Вполне в их стиле — похитить человека, набить морду, а только потом начинать переговоры. Господи, подумал Калашников, какой же я идиот! Еще на Земле мог бы догадаться, что не просто так Хусин Салик мной интересуется! И вообще, в этой Галактике без охраны шляться — все равно что два пальца в розетку засовывать!
В поле света появился еще один масхинец, державший в руках скомканный серебристо-белый скафандр. Стоявшая перед Калашниковым громадная обезьяна обернулась к вновь пришедшему и прорычала:
— Грры-жры-хрумм?!
— Как все прошло? — услышал Калашников лишенный интонаций компьютерный перевод. Лирк, по случаю потери Сети подменивший стандартного переводчика, обеспечивал лишь самую поверхностную передачу смысла.
— Чисто, — рявкнул боевик-масхинец. — Слишком чисто!
— Что такое? — взревела главная обезьяна. — Говори!
— Он был без охраны, — пояснил боевик. — Что-то не то!
Главарь ударил себя кулаком в грудь и довольно заухал:
— Он дурак! Он родился четверть кольца назад!
Боевик глухо зарычал, но не стал возражать.
Главарь махнул рукой в другую сторону. В глаза Калашникову снова ударил свет — на этот раз от трех больших белых квадратов. Позвольте, подумал Калашников, да это же осветители! Меня что, будут снимать в кино?!
— Нож! — скомандовал главарь.
— Вот он, Хусин! — рявкнула еще одна обезьяна, подскакивая к главарю и опускаясь перед ним на одно колено. Хусин взял нож, больше походивший на римский меч, поднял его вертикально на уровень глаз и пустил зайчик в глаза Калашникову.
— Отблеск твоей смерти, Звездный Пророк! — на чистом русском языке прорычал Хусин. — Надеюсь, ты не закроешь глаза! Салнум!
Барабанный бой, перевел лирк последнее слово. Хусин шагнул вперед, все так же держа нож вертикально перед собой, а остальные масхинцы выстроились полукругом и начали в такт бить себя кулаками в грудь. Гул глухих ударов быстро заполнил подземелье; Калашникову показалось, что даже светильники вспыхивают и гаснут в такт этой грубой, но очень заразительной музыке.
Хусин сделал шаг, и гул ударов превратился в рокот. Еще шаг — и Калашников покрылся холодным потом; теперь с каждым ударом его буквально подбрасывало на кресле. Еще шаг — и Калашников смог увидеть глаза своего убийцы.
Обезьяна с ножом, подумал Калашников. Хорошо еще, что не с гранатой.
Он улыбнулся, отлично сознавая, что эта улыбка может стать последней. Но скованные за спиной руки и проволока на горле придали Калашникову мужество отчаяния. Он снова улыбнулся и приветливо посмотрел Хусину в глаза.
— Рэзать будэм? — осведомился Калашников с подчеркнутым южным акцентом.
Грохот слаженных обезьяньих ударов заставлял пол ходить ходуном. Но Хусин Салик все же расслышал слова своего пленника — и даже их понял. Нож в его руке дрогнул, опустился вниз, потом взлетел над головой — да так там и остался. Хусин зарычал, выбросил вперед левую руку и схватил Калашникова за подбородок:
— Сначала ты перестанешь смеяться!
Уже, хотел было сказать Калашников. Но проклятая улыбка застыла у него на лице, а в голове завертелась неприятная, однако здравая мысль: пока я смеюсь, он меня не убьет. Бить будет, но не убьет. А тем временем кто его знает, что может произойти?!
— Посмотрим, — сказал Калашников и как можно шире растянул губы.
Калашников ожидал, что могучие пальцы масхинца сожмутся у него на подбородке и попросту сломают нижнюю челюсть. Однако Хусин Салик решил пойти другим, более хитрым путем. Он отступил на шаг и отдал короткий приказ:
— Огня!
В мгновение ока перед Калашниковым появилось ведро, распространявшее острый аромат этилового спирта. Подскочивший к ней худой масхинец вскинул тепловой излучатель; спирт вспыхнул едва заметным голубым пламенем.
— Ботинки! — приказал Хусин Салик.
Опять огонь, подумал Калашников, и от огорчения перестал улыбаться.
— Салнум! — крикнул Хусин Салик, решивший, что дело сделано. Его приспешники тут же восстановили полукруг и принялись дубасить себя по грудным клеткам. Над Калашниковым снова навис сверкающий нож.
Улыбнуться, что ли, подумал Калашников. Да только зачем? Раньше сядешь — раньше выйдешь. Хорошо еще, что все так быстро закончилось; по крайней мере, я никому не успел навредить.
Калашников поднял глаза и посмотрел на уже начавший опускаться нож. В то же мгновение нож с мелодичным звоном растаял в воздухе, а Хусин Салик отпрыгнул на несколько метров в сторону, и в каждой его руке оказалось по здоровенному пистолету.