— Ты же летал на драконе, — сказал ему на это Иван. Ему казалось, ощущения должны быть схожими: тащит тебя кто-то огромный, какая разница, кто именно?

Оказалось, большая. Во-первых, не лежишь на драконе, а неудобно сидишь у основания шеи, по толщине вдвое превосходящей лошадиную спину (понятно, что речь идет о молодом драконе, на зрелого уже не усядешься). Во-вторых, драконом надо управлять, что требует постоянной концентрации внимания и магических сил — не расслабишься, не отдохнешь. В-третьих, холодно на нем до ужаса, у профессиональных погонщиков драконов часто все пальцы на ногах отморожены, да и на руках половина, особенно если кто давно служит. В общем, даже сравнивать нельзя такие вещи, и этому гадкому герою повезло незаслуженно, в чем Кьетт Краввер был убежден.

— Ну да! Повезло! — усмехнулся Иван. — А двум остальным — еще больше! Может, ты и в кукольном домике пожить не отказался бы?

Нет, вот уж этого нолькр решительно не хотел. На одном месте — какой интерес? Интерес в том, чтобы путешествовать с комфортом!

Вот тут бы Лекко Амезу с ним поспорил! Лучший мечник западного побережья обладал мощным телосложением и богатырским здоровьем, а потому выносливостью своей превосходил Кьетта по крайней мере вдвое. Но даже ему приходилось ох как несладко в раскачивающейся с гигантской амплитудой корзине! Его мотало из стороны в сторону, колотило о грубые стены (то, что для нормального человека тонкий прутик, для уменьшенного героя — настоящее бревно). От ударов не спасал даже толстый слой меха, который еще и кололся. Вдобавок внутри корзины порывами гулял ледяной ветер, свистел в ушах при каждом взлете-падении. Десяти минут не прошло, а все тело уже болело от ударов, голова кружилась, как на карусели, и кислым комком подкатила тошнота.

Тогда он не выдержал, наступил на горло собственному самолюбию и стал роптать. В результате положение его улучшилось на порядок — теперь корзину нес не человек, а снурл. Он резво семенил мелкими шажками, руками не размахивал, с ношей своей обращался аккуратненько — сразу стало легче жить, можно было более или менее удобно лежать, придерживаясь раскинутыми руками за стенки, или даже сидеть, укутавшись в мех, вцепившись в прут, и обозревать окрестности сквозь щель в плетении.

Но самолюбие пострадало еще больше — гадкий щенок-нолькр выставил его, прирожденного воина, чуть ли не барышней кисейной, способной только ныть и жаловаться!.. Ах, если бы не проклятие безумного мага — раздавил бы юного негодяя, как букашку!

Чтобы отыграться хотя бы морально, стал в деталях вспоминать недавнее сражение, счастливый миг собственного торжества: вот хватает он парня за шкирку, как злобного зверька; отрывает, швыряет в стену, почти не чувствуя веса — совсем он легкий, тощий, куда такому в одиночку против настоящих бойцов лезть? Ждет, что от удара тело отбросит назад, и можно будет еще швырять и бить, швырять и бить… Но стена безумного замка чуть прогибается, смягчая удар, и поверженный враг, заваливаясь набок, беззвучно сползает вниз. Размазанный кровавый след остается на стене, как от огромного раздавленного комара… Враг повержен! Лежит неподвижно, из острого уха по белой щеке ползет струйка крови, левая рука вывернута, заломлена за спину, видно тонкое запястье, неспособное, поди, даже меча серьезного удержать… Глупые детеныши, задумали тягаться с ними — лучшими воинами Ассезана, героями саг и баллад…

И вдруг от злорадства не осталось и следа! Наоборот, мучительно стыдно стало, чуть не до слез! Лучшие воины Ассезана, герои саг и баллад — нашли с кем связаться! С мальчишками — слабыми, неподготовленными, испуганными, виноватыми только в том, что им хочется вернуться домой. Достойный противник, нечего сказать!.. Да, достойный! Как они стояли друг за друга — отчаянно, насмерть… Так и умерли бы, защищая друг друга от благородных героев, спасающих мир… И ладно, кровными врагами были бы! Так ведь нет, всего-навсего соперники, притом договорившиеся о правилах игры: идти к цели, не мешая друг другу, и пусть победит сильнейший… Ведь так было условлено! Как же они могли об этом позабыть, поддавшись искушению войти в историю под именем Избавителей! Подкараулили, налетели как поморники на чаек — законную добычу отбирать. Мародерство это, а не подвиг! Стыдно, боги и демоны, как же стыдно…

Вот о чем думал теперь Лекко Амезу. Ведь на самом деле он был хорошим человеком, и родители его в детстве учили: тех, кто слабее, обижать грешно… Что ж, поделом ему, подходящее наказание измыслил безумец Ха-Цыж: поживи-ка теперь сам маленьким и слабым среди сильных, узнай, каково это!..

… — Слушайте, что-то он совсем притих у нас! — забеспокоился Болимс Влек. — То все пищал, а теперь молчит, давно уже! Может, он того… умер?! — Он не сразу решился произнести самое страшное.

— С чего бы вдруг? — возразил Иван.

— От тряски. Он же крошечный совсем. — Голос снурла предательски дрогнул. — Проверить надо!

— Ну проверь, — согласился Кьетт.

Спутники остановились, корзину опустили на снег. Тут бы Амезу закричать: «Я живой, все хорошо!», — но горло вдруг перехватило, и момент был упущен.

А они стояли вокруг его переносного «жилья» и отчего-то медлили.

— Ну что же ты не проверяешь? — Нолькр подтолкнул снурла в бок. — Открывай!

— Нет! Я боюсь! — попятился тот. — Открою, а там… Давай лучше ты! Ты воевал, тебе привычнее.

— Я тоже боюсь, — мрачно признался Кьетт Краввер. — У нас на войне обычные трупы были, не такие мелкие. И не от тряски помирали… Эй! Геро-ой! — позвал он, опустившись на колени. — Ты там живой?.. МОЛЧИТ!

— Ай, ладно, давайте я посмотрю! — собравшись с духом, решился Иван. Не вечно же им тут посреди дороги торчать? И трупик с собой таскать не хочется. Рано или поздно все равно придется открыть.

Услышав скрежет приподнимаемой крышки, Лекко поспешно раскинулся в вольной позе и захрапел со всей громкостью, на какую был способен. Он чувствовал себя глупо до предела. До слушателей его богатырский храп доносился в виде комариного писка.

— Спит! — умиленно выдохнул снурл, у него отлегло от сердца. — Ну слава богу!

— Надо с ним аккуратнее обращаться, — серьезно сказал Кьетт, он перенервничал гораздо сильнее, чем следовало ожидать. Почему-то крошечное существо в корзинке с каждой минутой все меньше ассоциировалось у него с тем гигантом, что накануне впечатывал его в стену. — Все-таки он очень маленький, даже страшно!

В дрянном городишке Ры они впервые столкнулись с проявлениями расизма в этом мире.

— Со снурлами не пускаем! — пренебрежительно бросил владелец гостиного дома, высунув из окошка заспанную физиономию. — Потом проморгался, понял, что не с простыми дело имеет, принялся извиняться, лебезить. — Ах-ах, добрые господа, простите старого, не разглядел сослепу, какие важные персоны пожаловали! («Как же — сослепу! Спьяну! За километр перегаром прет!» — подумал Иван зло.) Проходите, проходите, обеспечим сей момент лучшую комнату! Другой такой комнаты во всем Ры не найдете, и кухня отменная у нас! Вы уж не серчайте, что вышло так неловко! Мы люди безродные, темные. Простите…