Мягко и терпеливо Бёртон обучил ее суфийской технике медитации, наблюдая, как ее внимание концентрируется на нем и только на нем. Потом он изменил цикл ее дыхания, переведя с двух вдохов на четыре, и всё увеличивал сложность упражнения, пока полностью не подчинил ее себе.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Патришия Кэмберуик.

— А раньше? Другое имя? То, которое вам запретили использовать.

— Флоренс Найтингейл.

— Как вы очутились здесь, мисс Найтингейл?

— Я… я… не помню.

— Знаю. Вашу память заблокировали и поработили месмерическим воздействием. Вы чувствуете, что в вашем мозгу выстроена стена, не так ли?

— Да.

— Но это лишь потому, что вы так думаете, на самом деле — это дверь. Просто войдите в нее, Флоренс. Откройте — и войдите. — Бёртон мысленно поблагодарил Герберта Спенсера, подсказавшего ему эту месмерическую технику.

— Я вошла.

— Видите, как просто! Теперь все барьеры, выстроенные в вашем рассудке, потеряли силу.

— Да, стены больше нет.

— Тогда расскажите мне, что произошло.

— Женщина.

— Какая женщина?

— Русская. Не знаю, как она вошла ко мне в лабораторию. Я проводила эксперимент и закрыла все двери: не хотела, чтобы мне мешали, но вдруг услышала позади шаги. Я обернулась — и увидела женщину.

— Как она выглядела?

— Среднего роста. Крепкая: такие женщины становятся хорошими матерями. И ужасные черные глаза.

— Она была твердой? То есть я хочу сказать, ведь она не была привидением?

— Привидение? Призрак?.. Нет, обыкновенная женщина.

— Что произошло потом?

— Я… меня затянуло в ее глаза. О, эти глаза!.. Я упала прямо в них!

— Она загипнотизировала вас. Что она приказала вам сделать?

— Отправиться в город Сантьяго, в Южную Америку, прийти в сумасшедший дом и, используя мое влияние, потребовать пациента по имени Томас Кастро. Мне нужно было доставить его в Бедлам и остаться здесь медсестрой. Я должна была забыть свое настоящее имя и назваться Патришией Кэмберуик. В Бедламе, сказала она, меня уже ждут. Моя главная задача: заботиться о Кастро, охранять его и не разрешать никому увидеть его, кроме этой женщины… и еще мужчины по имени Эдвард Кенили.

— Кастро все еще здесь?

— Да, на этом этаже, в отдельной палате.

— Почему мы ее не видели?

— У доктора Монро и у других врачей стерли память об этой палате. И внедрили в них отвращение к двери, которая ведет туда: они уверены, что там чулан с метлами.

— Значит, не считая русской женщины и Кенили, этого Кастро посещаете только вы?

— Да.

— Проведите меня к нему.

— Да.

Найтингейл встала и, двигаясь как во сне, вышла из комнаты; Бёртон последовал за ней по длинному коридору. Остановились они у двери без вывески. Вынув из кармана передника связку ключей, Флоренс открыла дверь. За ней оказался еще один коридор, покороче, который оканчивался дверью, запертой на несколько засовов. Сестра поочередно вставила и повернула ключи, откинула засовы, сняла висячий замок и убрала цепь. Под нажимом ее плеча тяжелая дверь со скрипом отворилась. Они переступили порог и оказались на галерее, бежавшей вдоль стен высокой круглой комнаты на высоте пятнадцати футов.[125]Огромное помещение, диаметром не менее пятидесяти футов,[126]освещали четыре мигающие газовые лампы. Внутри стояли стол, стул и кровать. «За деревянным занавесом, — подумалось Бёртону, — должны были бы быть туалет и ванна».

Тонкая цепь, прикрепленная к железному кольцу в центре зала, оканчивалась железным обручем, обвивавшим левую щиколотку человека, лежавшего на кровати. Одетый в рваные штаны и нижнюю рубаху, он был исключительно худ. Вместо левой руки у него была культя, перевязанная прямо под локтем. Лицо его полностью скрывала железная маска — обычный лист железа с четырьмя прорезями: для глаз, носа и рта.

Томас Кастро.

Человек сел и поглядел на них.

— Ce qui maintenant?[127]— хрипло прошептал он. — Новые пытки? Кто это? Раньше я его не видел!

Он говорил с сильным французским акцентом. Бёртон повернулся к Найтингейл:

— Идите за мной. — Он шел по галерее, пока не нашел лестницу, по которой спустился к пациенту. Кастро с трудом встал на ноги. — Пожалуйста, не напрягайтесь, — сказал королевский агент, — и садитесь. Насколько я понимаю, вы сэр Ричард Тичборн, не так ли?

— Тичборн? Mon dieu![128]Вы первый назвали меня так за очень долгое время. Всё Кастро да Кастро… — донесся из-под маски глухой голос.

Бёртон взял стул и сел у кровати. Тичборн тоже опустился на тонкий матрас и сказал:

— Вы обратились ко мне «сэр». Разве я унаследовал титул баронета?

— И уже достаточно давно. Боюсь, что ваши отец и дядя умерли в 1854-м, незадолго до того, как вас схватили. Тогда же было объявлено, что вы утонули в океане по пути в Англию. Баронетом стал ваш брат, Альфред. Но я с сожалением вынужден вам сообщить, что и он умер тоже: совсем недавно ваши враги убили его.

— Альфред! — прохрипел Тичборн. — Mon cher frère![129]— Он поднял руку и прижал ее к маске. — Какой сейчас год? — глухо спросил он.

— Сентябрь 1862-го.

На мгновение воцарилась тишина, потом пленник тихо заплакал. Бёртон наклонился к Тичборну и положил руку ему на плечо.

— Сэр, вы оказались жертвой великолепно спланированного заговора. Я пытаюсь распутать эту паутину, а также выяснить, кто ее сплел и зачем. Вы очень помогли бы мне, если бы рассказали свою историю от начала до конца. Вы в состоянии?

Тичборн поднял голову:

— Неужели вы хотите помочь мне?

— Я сделаю все, что в моих силах. Меня зовут Ричард Бёртон, я королевский агент.

— Нет, погодите, — встрепенулся Тичборн. — Non, non![130]Этого не может быть. Non. Это обман. Это демон, — сказал он, указав на Найтингейл, — она одна из заговорщиков. И если она с вами — значит, вы тоже с ними!

— Вы ошибаетесь, сэр. Женщину, которая известна вам под именем сестры Кэмберуик, на самом деле зовут Флоренс Найтингейл, и действовала она в состоянии глубокого месмерического транса. Она не отдавала себе отчет в том, что делает и зачем. Она такая же жертва, как и вы.