Другая девочка, лет девяти-десяти, не нашла, как видно, ничего странного в появлении лохматой головы из колодца.

На слове «и сказала» мячик, стукнув о стенку колодца, взмыл ввысь. Дети подпрыгивали, стараясь его поймать.

– Моя очередь! – кричал мальчик. – Моя! Моя!

Солнце садилось, летний вечер медлил в запутанном клубке улиц.

Прин, трогая порой бок, дошла до пустой, вымощенной красным кирпичом площади. Посередине бил фонтан, стекая в естественный водоем.

Да это ведь Старый Рынок, смекнула Прин, только ларьки на ночь убрали, разносчики со своими лотками и тачками разошлись, площадь вымели. Медно-розовое небо над западными крышами подернулось серебристыми облаками – они темнели, коснувшись глубокой синевы восточного небосклона. Прин нагнулась над чашей фонтана, придерживаясь за обод. Ребра все еще болели, болели и плечи: пикой махать – это тебе не ящера взнуздывать. Небо, отраженное в воде вместе с ней, наливалось мраком.

Куда я иду, думала Прин? Чего я ищу?

Она поплескала водой на лицо, напилась из ладоней, протерла глаза и пошла к мосту.

Где-где, а там царило такое же оживление, как и днем. Лица были новые, но яркие наряды и подведенные глаза оставались теми же. Стараясь не показывать, что ей больно или тревожно, Прин невольно шла быстрей всех прочих прохожих и отворачивалась, поймав чей-то взгляд.

– А, вернулась! – Унизанная кольцами рука сгребла ее за плечо. Прин хотела вырваться, но грязные пальцы держали крепко. Другая рука, такая же грязная, но без колец, вцепилась ей в волосы. – Значит, ему ты в конце концов не понадобилась. Здесь тебе об этом сразу могли сказать. Будешь драться – зубы выбью и перепонки в ушах порву, а от работы все равно не отвертишься!

Прин впервые разглядела, что узкая грудь Нинкса вся покрыта порезами и царапинами.

Она ударила его, разозлившись снова, но не сильно, потому что ослабела от боли и ратных трудов. Он с перекошенным лицом дернул ее за волосы и замахнулся, чтобы дать сдачи. Одни на мосту отходили подальше, другие глазели.

Но тут лицо Нинкса разгладилось, поднятая рука замерла, одно веко дрогнуло. Скрипя, как старая дверь, он отпустил Прин и стал оседать.

За ним виднелись пара серых глаз и шапка волос цвета сливок.

Нинкс вытянулся на мосту, бессильно разжав грязный, весь в кольцах, кулак.

– Сдохни, дурак, – сказала белокурая женщина с ножом в руке. – Пошли со мной.

Прин хотела было возразить, но белокурая рявкнула на зевак:

– Чего уставились, мертвяка не видали? Вон в реке уже шесть гниют, киньте к ним еще одного! – Она коротко рассмеялась и сильными пальцами взяла Прин за локоть. – Идем.

Прин пошла, пребывая в каком-то оцепенении. Если б ее спасла черноволосая женщина в маске, с двойным мечом, она бы так не боялась, а эта белокурая душегубка… но разве она сама не убила кого-то всего час назад? Притом душегубка, несмотря на впалые глаза и железные мускулы, старше ее разве что года на три.

– Чего тебе надо? – выговорила она, шагая рядом с другой убийцей.

– Я отведу тебя к моей госпоже. – Железные пальцы больно сжимали руку. – Три часа тебя дожидаюсь – жаль не успела перехватить, пока этот мерзавец тебя не сцапал.

– Меня дожидаешься? – Прин попыталась освободить руку – не хватало ей еще новой боли вдобавок к старой. – Но почему здесь?

– Почему-почему. – Снова этот высокий, хриплый смешок. – Ты только что пришла со своих гор в этот странный, ужасный город – куда еще ты могла податься.

Прин хотела сказать, что она грамотная, не какая-нибудь невежда – но девушка отпустила ее руку и легонько подтолкнула вперед.

– Прошу тебя, скажи – куда ты меня ведешь?

– Говорю же, к моей хозяйке. Ты заинтересовала ее, она хочет тебе помочь.

Девушка свернула в особо темный переулок – Прин ничего не оставалось, как только идти за ней.

– Кто она, твоя хозяйка? Чем занимается? И для чего ей я? – Прин пыталась вспомнить, кто был на улице с этим странным созданием, когда Лис чуть не наехал на них.

– Она купчиха, очень умная и влиятельная. Ей нравится постоянно умножать как влияние свое, так и богатство. – Девушка ковырнула в зубах ножом, который так и не убрала в ножны.

То, что она не вытерла клинок, которым зарезала Нинкса, показалось Прин самым ужасным из всего виденного за этот ужасный день.

– А ты? – По всему телу Прин бежали мурашки – если это был страх, то какого-то нового рода, раньше она ничего подобного не испытывала. Не зная, как с этим быть, она притворилась спокойной. – Кто ты и чем занимаешься?

В конце переулка стояла лошадь, запряженная в крытую повозку.

– Я-то? – Девушка взяла лошадь под уздцы. – Хозяйка зовет меня Дикой Ини, а ее секретарша – Серебряной Змейкой. Саму ее звать Лучистая Бирюза, она варварка. Может, ты придумаешь для меня еще какое-то имя, если у нас задержишься. Занимаюсь же я тем, что мне нравится – а нравится мне убивать! – Она подтолкнула Прин к ступеньке; та, остро чувствуя свой бок и руку, откинула красные занавески и забралась в повозку.

– Рассвет – самое чудесное время в моем саду, – сказала госпожа Кейн. – Можно подумать, что синие георгины и черные тюльпаны посажены в тени того камня и у той вон каменной бестии лишь для того, чтобы показать утреннюю зарю во всей ее прелести. Не хочешь ли пройтись со мной по дорожке?

– Не знаю, что и сказать, госпожа Кейн. Зачем меня сюда привели?

– Тебе, конечно же, страшно. Дикая Ини напугает кого угодно, однако она полезна. Она говорит, что вырвала тебя из рук уличного сводника, зарезав его при этом! Не похоже, что ты привыкла к подобным ужасам – твой испуг мне понятен.

Прин подумала о драконе, о том, как убивала сама, о резне в подземелье. Нож белокурой убийцы положил, по крайней мере, конец разгулу насилия – а поскольку Прин не видела, как он вошел в Нинкса, то как бы и отношения ни к чему этому не имел.

– Госпожа, я… скорей растеряна, чем напугана.