Итак, наши тела явно и недвусмысленно старели, а характеры тем временем портились. Обе мы становились раздражительными, даже сварливыми. Раньше в супермаркетах люди всегда чувствовали, что передо мной можно пройти без очереди. Все кто угодно, и стар и млад, бесцеремонно пролезали вперед, ничего не опасаясь. Теперь же новая, сварливая сущность заставляла меня упираться намертво, если кто-то делал попытку встать передо мной. Отныне я даже была способна на возмущенный окрик: «Извините!» Я без колебаний заполняла бланки рекламаций и даже научилась сразу бросать трубку, если раздавался звонок непрошеного торговца откуда-нибудь из Мумбаи.

Клео и в том меня превзошла, возведя бесцеремонность в принцип. Когда ко мне в гости пришла подруга Пенни, инвалид по зрению, вместе с собакой-поводырем по кличке Мишка, я поставила на пол две миски с водой: побольше для Мишки и поменьше для Клео. Клео, уставив на золотисто-желтого лабрадора немигающий взгляд, тут же заявила права на большую миску. Бедная Мишка сжалась так, что стала вдвое меньше, и ретировалась, уступив.

Пенни посмеялась и приняла мои извинения за негостеприимное поведение кошки. Я объяснила, что, еще будучи котенком, Клео точно так же обращалась с Ратой. Кивнув с улыбкой, Пенни села на пол. Мишка радостно угнездила у нее на коленях свою мощную корму. Вместе они являли чудесное зрелище: хозяйка и преданная собака. Для Клео это было слишком. Впившись сверкающими глазами в Мишку, она так испугала беднягу, что та, пятясь, отползла в угол, после чего торжествующая Клео немедленно заняла ее место на коленях Пенни.

— Ну, а что случилось с бедной малышкой Клео? — спросила Рози, неожиданно позвонив нам после долгого перерыва.

— О, с ней все прекрасно.

— Ну да, в самом лучшем из миров, — вздохнула она. — Я всегда была уверена, что там, в кошачьем раю, им каждый день дают сардины.

— Нет, Рози. Я имею в виду, все действительно прекрасно.

— ВСЕ ЕЩЕ ЖИВА? Ты шутишь! Сколько же ей сейчас?

Меня уже тошнило от бестактных вопросов о возрасте Клео, на которые я устала отвечать.

— Двадцать три.

— Но это… Постой, дай сообразить… примерно сто шестьдесят один год по человеческим меркам. Ты уверена, что это та же самая кошка?

— Абсолютно.

— Как тебе это удалось? Чем ты ее кормишь? Какие лекарства она принимает?

— Да практически никаких. А как поживают Рыбка, Грязнуля, Бетховен и Сибелиус?

Молчание.

— Да, знаешь, Грязнуля пропал, у Бетховена оказалась почечная недостаточность. Сибелиус и Рыбка отправились в кошачий рай уж лет десять назад. А ведь я всегда заботилась о том, чтобы у них было все самое лучшее, самое необходимое, не то что у твоей малютки Клео. Ты ведь никогда не была кошатницей, правда?

— Да нет! — ответила я. — Думаю, ты ошибаешься. Если бы я ей не была, Клео не жила бы с нами столько лет. Кроме того, мы за это время так сроднились, что Клео и я практически стали одним существом. Нет, Рози. Ты неправа, черт возьми, я — самая настоящая кошатница!

Вскоре после этого мы с Филипом сидели в ресторане, отмечая четырнадцатую годовщину нашей свадьбы.

— Никогда не забуду тот день, когда ты пригласил нас в пиццерию и обыграл Роба в какую-то ужасную игру с заполнением квадратиков.

— Мне казалось, это были «змейки и лестницы», нет? — спросил он, отпивая шампанское.

— Это были «квадраты». Ты тогда сильно упал в моих глазах. Надо же, не дал мальчику выиграть. Я уж собралась давать тебе от ворот поворот.

— Правда? — подмигнул мне Филип. — А я всегда вспоминаю, как Клео носилась по всему дому с таким видом, как будто она его владелица.

— Так оно и есть. Она в доме хозяйка. Мало кто согласился бы взвалить на себя такую обузу, — сказала я, меняя тему разговора. — Мать-одиночка, на восемь лет старше тебя, двое детей.

Роб однажды сказал, что появление в нашей жизни Филипа — везение почище большого выигрыша в лотерею. Меня восхищала любовь Филипа ко всем трем нашим детям и то, что он никогда не выделял среди них Катарину, свою биологическую дочь. Их ответная любовь к отцу тоже была крепкой и искренней. Мне и впрямь просто невероятно повезло: это настоящее счастье жить много лет с таким открытым, преданным, редкостным человеком.

— Неужели опять с работы? — вздохнула я, когда он вытянул из кармана звонящий мобильник.

— Это Катарина, — ответил он. Из трубки неслось ее возбужденное стаккато. Филип посерьезнел: — Пойдем-ка домой. У Клео какой-то припадок.

Каждый день курица — и будешь здоров и позабудешь про докторов.

К моменту, когда мы оказались дома, Клео уже оправилась и полностью пришла в себя.

— Так страшно было! — рассказывала Катарина, еще не оправившаяся от шока. — Она вдруг как-то завыла, зарычала, а потом упала и выгнулась вся. Все тело свело судорогой. Как же, наверное, было больно.

Слушая этот рассказ, Клео спокойно и невозмутимо вылизывала лапы. Не понимаю, из-за чего весь этот шум и тарарам, казалось, говорила она. Это было просто легкое недомогание.

На следующее утро после завтрака у нее приключился новый ужасный приступ. Я бросилась к телефону и набрала номер Доброго ветеринара. Его секретарша приторно-медовым голоском сообщила, что доктор будет только к вечеру.

— Но ее нужно срочно показать врачу! — возопила я.

— В таком случае обратитесь к другому ветеринару, — последовал резкий ответ.

Для Доброго ветеринара секретарша была, пожалуй, слишком уж жестокосердной. Единственный доктор, с которым мне довелось познакомиться, был кошмарный Злой ветеринар.

— Если вы завернете ее в одеяло и привезете, доктор осмотрит ее прямо сейчас, — ответила его ассистентка.

По дороге в ветеринарную клинику Клео ожила настолько, что с интересом рассматривала небо и машины на дороге. Я прижала ее к груди, и она в ответ тихонько замурлыкала. Может, обойдется? Дадут ей какую-нибудь пилюлю, глядишь, и выздоровеет. С другой стороны, я же не полная идиотка. Кошке двадцать три с половиной года.

В клинике Злого ветеринара нам все было не по душе. Нам не понравился запах анестезии в приемном покое и огромные пакеты с кошачьим и собачьим кормом, сложенные в углу, словно надгробия. Особенно Клео негодовала по поводу большого черного лабрадора, бесстыдно вывалившего изо рта ярко-розовый язык. Невозможно было не заметить нечто вроде пластикового ведра, надетое ему на шею. Я точно могла сказать, о чем сейчас думает Клео: «Как это типично для собаки, позволить нацепить себе на шею такую унизительную и совершенно не элегантную штуку».

В дверях операционной появился Злой ветеринар и пригласил нас войти. Клео с вызывающим видом стояла на столе из нержавейки, пока доктор осматривал и щупал те части, которые леди ни за что по доброй воле не показала бы незнакомцу. Почечная недостаточность и дисфункция щитовидной железы — таков был его диагноз.