Я читала мальчикам целые лекции о том, что Аутбэк — огромный зоопарк с воинственными и опасными обитателями. Все они, от крокодилов и акул до змей, пауков и муравьев, только и ждут, чтобы напасть на человека и убить. Даже кенгуру, бывает, становятся опасными убийцами, если на закате случайно врежутся в машину.

Они слушали и кивали с мудрым видом. Зачем им сталкиваться с опасными животными — они же не глупцы и не собираются рисковать жизнью.

Единственное, чего я боялась сильнее, чем диких животных, была авария или поломка машины. После операций Робу необходимо было получать достаточное количество жидкости и ни в коем случае не допускать обезвоживания организма. Если машина застрянет где-то в глуши, посреди пустыни, отсутствие воды может слишком дорого ему обойтись. Мальчики уверили меня, что берут с собой основательный запас влаги. Вообще-то, это были уже не мальчики, а крепкие молодые парни, давно вышедшие из возраста, когда спрашивают разрешения у мамы. Мне ничего не оставалось, как довериться им.

— Что ты так нервничаешь? — спросил Филип ночью, когда я никак не могла уснуть. — У Роба потрясающие друзья. И надежные, ты знаешь… вспомни, как они каждый день навещали его в больнице. Они не хуже нас знают обо всех его проблемах. Не дадут они ему пропасть.

Помятый джип не казался мне идеальным для путешествия по бескрайним просторам Центральной Австралии. Ребята уверили меня, что они берут с собой новейшее туристское снаряжение и палатки с защитой от змей. Представляя, как они будут тащиться по выжженной земле под громадной чашей безжалостно ясного неба, я больше всего хотела броситься на колени и умолять их остаться. Ведь можно же заняться чем-то разумным и безопасным — записаться на кулинарные курсы, брать уроки танцев. Да что угодно, лишь бы не эта поездка. Но я была уже достаточно опытным родителем и понимала: нередко лучше бывает промолчать. Мне казалось, это как раз такой случай.

Прошло три недели. В день, когда они должны были вернуться, Клео с утра нервничала, бегала по холлу из угла в угол. Время от времени она вскакивала на оконный карниз, выглядывала на улицу, потом снова спрыгивала на пол и начинала мерить шагами холл, настороженная, как кобра на пустынной дороге. Когда я до нее дотронулась, обе мы получили по электрическому разряду. Клео прижала уши и стала нетерпеливо извиваться, выворачиваясь из рук. Я опустила ее на пол, и она снова забегала.

— Не волнуйся, старушка, — говорила я не то кошке, не то самой себе. — С ним все будет в порядке.

Облегчение обрушилось на меня прохладным водопадом, когда из-за угла показался джип, весь красный от пыли. Подхватив на руки Клео, я выбежала навстречу. Роб выбрался с заднего сиденья (что было непросто, учитывая его рост) и покорно нагнулся, давая мне себя обнять. Удивительно, как это ребенок, когда-то встававший на цыпочки, чтобы поцеловать маму, сейчас наклонялся и сгибал голову, чтобы я могла до него дотянуться. Окинув придирчивым взглядом его шесть с лишним футов, я отметила, что физическое состояние Роба, по крайней мере, не стало хуже.

— Ну как все было? — спросила я.

— Фантастика!

Мы уговорили ребят не уезжать сразу, а остаться с нами на барбекю. Греясь у тлеющего костерка, мы смотрели на первые звезды.

— Ничего похожего на ночное небо, — вздохнул Роб. — Когда мне бывает туго, я просто представляю себе звезды… и как они смотрят на нас оттуда, сверху. Здесь, на Земле, нам кажутся важными всякие мелочи. А на самом деле мы крошечные искорки во Вселенной, хоть и являемся ее неотъемлемой частью.

Клео улучила возможность и слизывала томатный соус с его тарелки.

— Знаете, со мной в пустыне произошла странная вещь, — продолжал Роб. — Один раз ночью мы остановились на привал у Кэтрин-Гордж, и мне во сне приснился белый кот. У него было семь сердец, и сидел он на берегу озера.

— Кот был зловещий? — спросила я.

— Да нет. Мудрый такой, как учитель. И он с мной разговаривал.

— Ой, только не это… — Я рассмеялась. — Опять? Что же он сказал?

— Он сказал, что меня много лет оберегала кошка, что она, эта кошка, помогала мне встретиться с хорошими людьми. Сказал еще, что наш мир будет и впредь страдать от боли и печали, пока мы не усвоим самый важный урок. Чтобы добиться всего, на что мы способны, нужно забыть о страхе и жадности и любить — самих себя, друг друга и планету, на которой живем… Белый кот, — говорил Роб, — рассказал, что кошка помогала мне найти любовь на самых разных уровнях. Осталась всего одна форма любви, которой ей осталось меня научить, и я уже дальше продвинулся на этом пути, чем сам догадываюсь. Когда эта любовь мне откроется, миссия кошки-защитницы в нашем мире будет завершена.

По небосклону скатилась упавшая звезда. Я не могла подыскать слов.

— И знаете, вот что любопытно, — продолжил Роб, — сон был такой нелепый, что я утром рассказал про него мальчикам. Я описал форму лагуны и окрестных холмов. Ну они, ясное дело, долго смеялись и прикалывались насчет говорящих кошек. Но в тот же день, ближе к вечеру, мы приехали на место, точь-в-точь такое, как мне приснилось. Лагуна, холмы. Все так и было. Если бы я раньше не описал его ребятам в мелких подробностях, они бы мне ни за что не поверили. Потом к нам подошел абориген, мы разговорились, и он рассказал нам про это место. Сказал, что это священная земля, наделенная целебными свойствами. Потом он показал нам семь скал, торчащих по краю лагуны. И говорит: с незапамятных времен местный народ называет эти скалы кошками.

Удобно устроившись у Роба на плече, Клео обвела взглядом все человеческие лица в пляшущих тенях от пламени костра и мигнула.

Кошкам от природы свойственно прощать — со временем.

Один из недостатков в переезде из одной страны в другую — то, что мы лишились тесной связи с надежными друзьями, которым бы не составило труда присмотреть за Клео и отпустить нас отдохнуть.

Конечно, мы уже познакомились с новыми соседями, но не настолько, чтобы повесить на них эту обременительную обязанность — пригляд за кошкой. Прежде мы никогда не отдавали Клео в кошачью гостиницу. Меня это беспокоило, было непонятно, как будет такая свободолюбивая натура целую неделю томиться в кошачьем аналоге тюрьмы Гуантанамо. С другой стороны, Клео всю жизнь была крепким орешком, да и приспосабливалась всегда легко. Я предположила, что все обойдется и на этот раз.

Предположения — вещь скользкая, опасная. Через два дня после того, как мы забрали кошку домой, у нее загноились глаза, из них полилась клейкая жидкость. Клео стала отказываться от еды, закашляла. Впервые за всю свою долгую жизнь она тяжело захворала.

Ветеринар, к которому мы обратились, полный, краснолицый, с хохолком седых волос, брезгливо потыкал Клео толстыми, как салями, пальцами.

— Сколько ей лет? — спросил он, посматривая на нашу драгоценную кошечку, будто на какую-то грязь, которую он соскоблил со своих ботинок.