Я наклонился, чтобы поцеловать ее, — прядь со лба упала на глаза, и я подул на волосы — успел увидеть, как Маша робко посмотрела на меня, и одного этого взгляда оказалось достаточно, чтобы сердце забилось иначе.

— Выбирай, — говорю, — тут разные.

— С орехами.

— Что будешь пить?

Не глядя, она ткнула пальцем.

— Томатный сок?

— Что угодно, — говорит. — А ты?

— Есть не хочу, — я вспомнил половинку гамбургера. — Не так давно перекусил.

Отошли в сторону, к забору, и тут я увидел среди прибывших пассажиров Зинаиду с мальчиком. Она в модном пальто с норковым воротником и в норковой шапке тащила все тот же чемодан, а Павлик повернулся ко мне, но взгляд его проскользнул дальше. Я не сразу понял: куда? Маша жевала булочку; вдруг зазвучала труба. Сидел на снегу нищий и дудел. Тут подъезжает шикарный автомобиль, у которого вместо стекол зеркала. Из него выходит в костюме с иголочки какой-то важный господин, подхватывает у Зины чемодан и целует ее в щечку. Я еще раз увидел, как Павлик оглядывается на трубу. Она от времени потеряла блеск и приобрела матовый цвет пасхального яйца. Когда Маша цедила из соломинки сок, совсем рядом прошла Фрося, остановилась около нищего с трубой и бросила ему в шляпу монетку…

После полудня лучи солнца обжигают, но воздух ледяной. На уровне верхушек деревьев стены у зданий, кажется, обрезаны ножницами; обрезаны неровно, будто ребенком; иногда отхвачены и верхушки — приходится переступать через завядшие ветки, которые остро и терпко пахнут на горячем асфальте.

— Осторожно, — Ребров тянет Риту за рукав, — не видишь? Пьяный за рулем!

По улочке мчится ярко-рыжий фургон с длинной кабиной в два ряда сидений, и Ребров с Ритой едва успели вскочить на выступ в кирпичном заборе. Тут же фургон, развернувшись, проехал обратно.

— Где же Лиза? — вздыхает Ребров. — Сколько можно ее ожидать?

Поднявшись на цыпочки, Рита заглядывает с забора на другую сторону, где гудят на шоссе автомобили. Вдруг они затормозили, съезжают на обочину и остановились; оторваться от этого зрелища невозможно — почему все сразу, зачем? Стало тихо — только в улочке все еще тарахтит фургон с пьяным шофером за рулем, а когда этот фургон скрылся за поворотом, наступила тишина мертвая — в ней отчетливо прозвучал неприятный ноющий звук, подобный жужжанию осы; непонятно откуда он приближается — со всех сторон одновременно, — пока не сузился в точку; затем по шоссе пронеслась милицейская машина с сиреной, и где-то в деревне за лесом завыли собаки.

Вдоль забора женщина тянет шланг. Из него хлещет вода — на сером асфальте вслед черная полоса, а выше косые лучи обагрянивали стены домов и верхушки деревьев, которые еще не подрезали. Между домами гуляет ветер; парусом надулась на веревке простыня — наискосок перерезана тенью от стены, а другая половина — розовая.

Наконец идет Лиза. Ее каблучки глухо стучат по асфальту, как капли воды по ржавой прогнившей жести. Ребров спрыгивает с забора, издали машет — и Лиза ему помахала. Ребров подбегает к Лизе и целует ее в щечку. Тут же Лиза оглянулась на мальчишку на дребезжащем велосипеде.

— Отстань, — говорит она Реброву, отстраняясь с кислой ухмылкой. — Забыла запить таблетку — присохла к языку. — И совсем другим голосом подруге на заборе: — Ты сегодня Вера или Соня?

— Нет, Рита, — отвечает та, глядя, как по шоссе мчится за эскортом мотоциклистов длиннющий черный автомобиль и за ним сразу еще один.

— Что у тебя болит? — с нарочито преувеличенным вниманием спрашивает у Лизы Ребров.

— Эй, Сережка! — кричит она мальчику на велосипеде. — Езжай за нами!

— Сейчас не могу! — отвечает Сережка. — А куда вы?

— Сначала к роднику, — зовет Лиза и тут же — Реброву: — Я запью таблетку — что-то с головой не в порядке.

— Почему-то у всех именно там не в порядке, — ворчит тот.

— У кого, — выясняет Лиза, — у всех?

— У очень многих, — пробормотал Ребров себе под нос.

— Ну, не у всех же.

— У всех вас, — уточняет он.

— Понятно.

На фоне синего неба кирпичный забор кажется картонным; в нем проломана дыра. Втроем они идут вдоль забора, затем пролезают по очереди в дыру. Движение автомобилей на шоссе возобновилось, гул — невообразимый, и лучше помолчать.

Перейдя по мосту на другую сторону, Лиза нагнулась и сорвала цветок. Щеки у нее разрумянились — может, оттого что нагнулась и кровь прилила к лицу; тут же отчаянно побледнела, почувствовав на себе пристальный взгляд Реброва.

— А я, — говорит он, — решил, что ты не придешь!

— Я проспала. — Лиза бросает цветок и достает из кармана яблоко. — Совсем забыла. Можно яблоком заесть таблетку, — откусывает. — На, — подает его Рите.

— Не хочу, — отказывается та.

— У тебя красивые туфельки, — Ребров замечает, как Лиза ковыляет на высоких каблуках по изрытому кротами полю. — Раньше не видел.

— Вчера купила.

— И платье новое, — продолжает Ребров. — Только почему черное?

— Может быть, — говорит Лиза, — мне идет черный цвет. Возьми, — протягивает Реброву яблоко. — Целый день в кармане болтается!

— Пусть будет тебе.

— Когда таблетка во рту, яблока совсем не хочется.

— Сначала запьешь таблетку из родника-а-а, — растягивает Ребров слова, наблюдая за Лизой. Она смотрит в сторону, где за деревьями все громче голоса. — Потом съешь яблоко.

— Оно кислое.

Ребров берет яблоко. Лиза поглядела на часики.

— Что — у нас мало времени? — Ребров откусывает от яблока.

— Нет, — покачала головой Лиза, — времени полно, неизвестно куда его деть.

— Ты со мной встречаешься, — догадывается он, — потому что тебе надо убить время, да?

— Да, — кивает Лиза.

— А я и смотрю, что это ты вырядилась для прогулки в лесу, — заметил Ребров.

— А ты?! Ты не знаешь, — вспыхнула Лиза, — что я…

— Ну и что ты?

— Ничего…

— Ты что-то хотела сказать, — ухмыльнулся Ребров.

— Да, я хочу тебе сказать, — снова начала Лиза, — что я… — и, запнувшись, прикусила губу, но опять: — Ты знаешь, кажется, я…