– Я хочу пить, – говорю я, пытаясь произнести слова так, чтобы он понял скрытый смысл.

– Я тоже, – говорит он. – Иногда мы не получаем бургеры, чтобы помочь тебе, а иногда делаем это, чтобы помочь мне.

Да. Наверное, в этом все дело. Не говоря больше ни слова, мы уходим, чувствуя себя выжатыми.

Сегодня суббота, девять вечера, и я работаю с новыми ЭГФ, замедляя и ускоряя частоту записи, которую мы сделали на кладбище. Сойер приходил, но ушел в пять, так как у него была встреча на работе, а потом он должен был помочь почистить бассейн в ИМКА.

Мама пересела с пианино на подоконник и внимательно наблюдает за моей работой. Папа развалился на диване с пультом на груди, по телевизору показывают футбол, и он крепко спит.

Мой сотовый вибрирует от сообщения.

ГЛОРИ: «Пожалуйста, будь осторожна. Ангел предупредил меня, что внизу что-то движется».

Я приподнимаю бровь и печатаю: «Что значит движется?»

ГЛОРИ: «Это значит, что тебе нужно быть осторожной. Может быть, ты была в каком-то новом месте в своих поисках духов? И если да, то где? Я боюсь, что ты принесла домой что-то опасное».

Постукиваю пальцами по столу, тщательно взвешивая свои слова.

Я: «Мы отправились на кладбище на Митчелл-Хилл».

Ей требуется больше времени, чем мне хотелось бы, чтобы ответить.

ГЛОРИ: «Ты не ходила вниз?»

Я кривлю губы, так как была там с Сойером… мы целовались.

ГЛОРИ: «Ви?»

Я: «Я провела там не так уж много времени».

Я практически чувствую, как она вздыхает, хотя находится за много километров отсюда. Могу себе представить тот выговор, который сейчас звучит в ее голове: я магнит, я делаю все хуже, если я буду тусоваться внизу, случится зомби-апокалипсис.

ГЛОРИ: «Я уехала из города на фестиваль, иначе была бы уже у тебя дома. Мне очень жаль, но ты в опасности. Ты должна остаться с Джесси или Назаретом, пока я не вернусь».

Я снова перевожу взгляд на папу.

Я: «Не могу. Папа только что вернулся из поездки. Я вижу его впервые за последние пять дней».

Глори знает, что папа не верит в сверхъестественное, поэтому она понимает, почему я не могу уехать.

ГЛОРИ: «Пожалуйста, будь осторожна».

Я: «Буду, и я думаю, что ты слишком остро реагируешь. Со мной все в порядке».

Убираю телефон, и, хотя я привыкла к постоянному беспокойству Глори обо мне и об этом доме, это предупреждение выбивает меня из колеи. Я снова стучу пальцами по столу, потом встаю и подхожу к окну. Включаю наружный свет, и задний двор слабо освещается. Машина Сойера исчезла, как и машина его мамы, а это значит, что нижний этаж сейчас пустует.

Пусто и темно. И то и другое не очень хорошо и к тому же привлекает духов. Если мы действительно принесли что-то новое домой, оно, вероятно, двигается по нижнему этажу, любопытствуя о своем новом окружении. Набирается сил.

Движение в глубине двора заставляет меня вздрогнуть – гамак. Он раскачивается, и мое сердце замирает. На мгновение меня парализует от страха. Привидение? Но затем я различаю в гамаке фигуру. Крошечная тень с куклой-русалкой. Это все неправильно.

Я открываю нашу дверь, спускаюсь по лестнице, выхожу через парадный вход, а потом зову ее по имени, обходя дом сзади:

– Люси!

Она садится в гамаке, крепко прижимая к груди куклу-русалку. Приближаясь, я замедляю шаг и заставляю себя улыбнуться.

– Эй.

– Привет, – ее глаза опухли, как будто она плакала, и уголки моих губ опускаются вниз.

– Что случилось?

Она качает головой, как это делают маленькие дети, когда злятся или напуганы. Я останавливаю гамак и сажусь, упираясь ногами в землю, чтобы мы не качались.

– Что бы это ни было, ты можешь мне рассказать. Мы храним секреты друг друга, помнишь?

Люси расчесывает пальцами кукольные волосы и смотрит на широко открытую заднюю дверь дома.

– Мне не нравится быть там одной.

Помню, что я чувствовала себя так же в ее возрасте. Во всей ее квартире горит свет, а задняя дверь распахнута настежь. Это мой дом, и, хотя второй и третий этажи излучают приветливое сияние, я признаю, что есть что-то зловещее в том, как тусклый свет отражается от ее части дома.

– Твоя мама ушла?

Она едва заметно кивает, потом прижимает куклу к носу и сверкает поверх нее глазами, словно прячется.

– А почему ты не поднялись наверх ко мне? Ты же знаешь, что можешь дружить со мной.

Люси поднимает куклу-русалку повыше, так, что я больше не вижу ее глаз. Как будто это может ей стать невидимкой. Потеряв надежду, понимаю, что не могу до нее достучаться, поэтому откидываюсь на гамак и смотрю в тускнеющее вечернее небо над головой. Вдруг вспоминаю о Сойере и понимаю, что я совершенно не представляла себе, сколько терпения нужно иметь, чтобы заботиться о шестилетнем ребенке.

Люси двигается и прижимается ко мне. Ее голова у меня на плече, кукла-русалка, которую она все еще сжимает, теперь лежит на моей ноге. Вечер холодный, ее кожа еще холоднее, и я задаюсь вопросом, как долго она была здесь одна.

Я обнимаю ее одной рукой и пытаюсь вернуть немного тепла ее замерзшему телу. Над нами проплывают темные облака в звездном небе, и я, должно быть, устала, потому что сейчас не могу радоваться ночному своду, а только думаю о том, как тепло наверху.

– Я видела, как вы с Сойером целовались, – наконец тихо говорит Люси.

– Это тебя беспокоит? – спрашиваю я.

Она качает головой, уткнувшись мне в руку.

– Он говорит, что ты его девушка.

– Так и есть.

– Мама ушла.

Я застываю, страшно даже дышать. Ее тонкий голосок так дрожит, что я понимаю: это был не тот случай, когда мать говорит своему шестилетнему ребенку смотреть мультики про машинки, пока сама она побежит в магазин на углу на несколько минут.

– Она тебе что-нибудь сказала, когда уходила?

– По-моему, она про меня забыла.

Мое горло сжимается от ее печали.

– А может, и нет, – вру я. – Сойер прислал мне СМС и попросил найти тебя. Может быть, она связалась с ним.

Люси поднимает голову, и на ее лице появляется замешательство.