— Это почему же? Потому что ты цесаревна, а он твой подданный? Пустяки какие? Нешто Купидон табель о рангах читает, прежде чем стрелу на тетиву наложить. А ты, ты-то, сестрица, что?

— Что я. На отходном руку ему для целования подала. А он и глаз не поднимает. Государь батюшка на обратном пути сказал: учёнейший и благороднейшей души человек, как только у отца-откупщика такие дети рождаться могут. Вот и всё, сестрица.

* * *

Пётр I, царица Прасковья Фёдоровна, врач

— Государь, царица Прасковья Фёдоровна кончается.

— Кто сказал?

— Челядник прискакал, сказывает, заслабла царица.

— Дохтура! Лошадей!

— Был дохтур, ваше величество. Надежды не оставил. Можете и не успеть. Больно плоха.

— Раньше упредить не могли ? Царевны что же? Им-то сказали?

— Сказать-то сказали...

— И что? Да говорите же толком! Чего воду в ступе толчёте?

— Пусть сама царица тебе скажет, государь, коли к сроку поспеешь.

— Ещё что за новости! Что там стряслось? Быстро!

— Да разгневалась государыня царица Прасковья Фёдоровна на дочек. Так разгневалась, что не велела в опочивальню свою пущать. Поп Иродион, духовник государынин, так и сказал, лишила, мол, государыня царевен своего материнского благословения.

— Иродион чего лишнего наболтал?

— Прислуга толкует, что вроде нет. Будто он государыню как мог уговаривал. Даже голос повысил. А она упёрлась и ни в какую.

— Да доедем мы, наконец, или нет!

— Доехали, доехали, государь. Вон Катерина Иоанновна на крыльце встречает. Никак жива ещё матушка-то — не плачет.

— Государь дядюшка...

— Не стой на пути! Не с тобой разговаривать приехал! Что царица?

— Плоха, ваше величество, совсем плоха.

Двери в доме настежь. Сквозняк кружит. Свечи на ветру стелятся. В опочивальне духмень. Полог у постели спущен. Откинуть заторопился — чуть не сорвал.

— Прасковьюшка! Невестушка! Что ты? Что удумала? С чего это в дорогу дальнюю, сказывают, собралась? Не смей! Слышь, невестушка, не смей!

Веки дрогнули. Пальцы по одеялу шевелятся, шевелятся...

— Тише, тише, государь, прибирается государыня царица. Вишь, прибирается. Час её пришёл — не поможешь.

— Пошла вон, дура старая, с приметами вашими! Вон!

— Какие ж приметы, государь батюшка. Это уж от Господа так положено — перед дорогой-то прибраться. Вот государыня и...

— Вон! Кому сказал?

На постелю сел. Руку взял. Влажная вся. Тихохонько вздрагивает. Снова веки дрогнули. Теперь и губы вроде...

— Государь...

— Говори, говори, невестушка. Что тебя заботит, всё сделаю. Жизнь мы с тобой целую бок о бок прожили. Ты мне после матушки да сестры...

— Государь...

— О дочках просить хочешь? Не тревожься, не оставлю, коли что.

— Нет, нет, государь, Петруша...

— Что, Прасковьюшка, что нет-то? Не угадал. Заслабла... Дохтур!

— Моя наука бессильна, ваше величество. Её высочество в агонии. Её сознание вряд ли вернётся.

— Государь...

— Слышь, зовёт? Наука твоя! Что, Прасковьюшка, что? Силёнки-то подсобери, неровен час не успеешь. Говори, говори, невестушка.

— Юшкова...

— А, не трону, не трону, не тревожься. Пусть с Богом век свой доживает.

— Аннушку... Аннушку одну...

— Не гневайся, великий государь, позволь мамке старой за государыню свою досказать. Вишь, не под силу ей. Припозднился ты, великий государь, всё тебя дожидалася...

— Дожидалася не дожидалася — говори скорей!

— Только Анне Иоанновне одной благословение своё материнское государыня дала. Последнее. Предсмертное. Ей одной, государь.

— Анне? С каких пор благоволить к ней стала? Верно это, невестушка?

— Гляди, гляди, великий государь, кивнуть хочет.

— Похоже... А чем же Катерина-любимица не угодила? Прасковья-тихоня чем в гнев ввести могла?

— Того, государь, несведома. Не холопье это дело...

— Вот-вот, не холопье! Всё знаешь, старая, всё. Ладно. Не обижу, Прасковьюшка, герцогини Курляндской — об этом, что ли, сказать хочешь? О милости для неё просить? А на дочек за что рассердилася, что имущество своё выделить пожелали? Не велик грех, невестушка, хотя... С чего бы эта блажь к ним пришла? Будто замуж выходить пособиралися. Да что уж теперь. А это что? На одеяле-то? Никак зеркало! С чего ему тут взяться? Гадали вы тут, что ли?

— Нетути, великий государь. Как можно! Это государыня царица приказала принести. Который день лежала да в зеркало смотрелася. Поглядит-поглядит, да и в слёзы. А забрать никому не давала. Вон видишь, снова пальчиками к ручке тянется.

— Это что значит, дохтур?

— Женский каприз, не более того, государь. Никак не более.

— Капризов у Прасковьи Фёдоровны отродясь не бывало. За то и любил невестку всю жизнь. Что это — никак...

— Вот теперь зеркальце её высочества и впрямь пригодиться может. Дыхание на стекле... Всё, ваше величество. Государыня царица Прасковья скончалась.

— Что ж, со святыми упокой. Макаров! Здесь ты? Похоронами распорядись. Хоронить по царскому обряду будем.

— А хоронить где? В Петропавловском соборе, государь?

— Да ты что! В лавре Александро-Невской. Скажем, в Благовещенской церкви. Пусть Федос займётся — его епархия.

* * *

Царевна Прасковья Алексеевна,

Екатерина Ивановна, герцогиня Мекленбургская, Пётр I

Повивальной бабки не хотела: разговоров прежде времени не оберёшься. У кормилицы спросила: справится ли. Перекрестилась: Господь милостив, голубонька моя. Ну и хорошо, ну и славно. Молчать строго-настрого приказала. Можно и не приказывать — кормилица больше неё ответу боялася. Один раз только не выдержала: ой, не спустит государь Пётр Алексеевич, ой, не спустит тебе, голубонька, тут уж и мне, старой, на орехи достанется.

Не то что сама боялась — опасалася. У государя дядюшки характер что синь-порох: неведомо когда взорвётся, неведомо кого в клочья разнесёт. Вроде бы всё рассчитала ночами долгими, бессонными, да кто его знает, может, где и промахнулася.

Имущество своё ещё при жизни матушки государыни Прасковьи Фёдоровны отделила. Непросто было, ой, непросто. Знала, просить надо не дядюшку — государыню Екатерину Алексеевну. Терпеть её не могла. Да ведь ей, немке приблудной, покрасоваться перед царским семейством куда как радостно.