– Угорите же!

– Сами вы угорите! – Она поправила на лице тряпку и снова уставилась на пожарище. Игорь не стал спорить. Он вывел из леса вторую девочку, посадил в машину и вернулся.

Врачи с носилками уносили храпящий «труп». Трактор уже сровнял с землей остатки сгоревшего дома. На деревья огонь не перекинулся, весна еще, стволы сырые. Пожарные с лопатами засыпали последние тлеющие бревна. Девочка стояла с ними и тоже засыпала пепелище землей, прямо так, руками. Отходит, значит. Первый шок прошел, сейчас, как все девчонки, начнет выбалтывать стресс. Игорь подошел:

– Не пачкайся. Потушили уже.

– Вижу.

– Он сбежал?

– Похоже на то.

– Из-за чего подрались?

– Отец меня защищал.

Дина щедро сыпанула в пепелище земли. Могилу надо засыпать. Все боятся огня, а ведь огонь очищает. Недаром на кострах сжигали ведьм, да и сейчас монахи машут кадилом, чтобы очистить помещение. Всякие там колдуньи от всех недугов советуют пройти очищение огнем. Они поджигают полынь и дают дотронуться. Полыни на пустырях растет много, Дина нарвала целый букет, а потом… В ушах еще стояли крики Ватника, запертого в доме. Больше всего Дина боялась, что бригада заметит дверь, заваленную буреломом. Как она эти бревна ворочала! Забыла. Так бывает, когда случается что-то страшное. Говорят, человек, если его хорошенько напугать, обретает недюжинную силу.

– Хватит, пошли. – Игорь положил руку ей на плечо. – Мы его найдем, не волнуйся.

Дина еще раз глянула на пепелище. Если его будут разгребать, то ничего не найдут. Какое тело?! Тело Ватника истлело давно при невыясненных обстоятельствах. Не найдут. Она брела по дорожке за Игорем и молилась, чтобы он никогда не выполнил своего обещания.

Игорь заходил еще тысячу раз и все спрашивал, как возник пожар. Отец молчал как партизан: «Ничего не помню, был без сознания». Дина говорила что-то невразумительное про керосинку, а сама думала, что пепелище уже, наверное, разворошили пытливые полицейские, и все боялась, как бы чего не вышло. К счастью, Еленпетровна быстро выздоровела, и уже она заговорила место по правилам, поставив туда намогильный крест.

Позже, летом, в лесу случился еще один пожар. Он возник на территории возобновленной было стройки, и огонь быстро распространился вокруг. Это было жаркое лето, деревья легко загорались. Пилот пожарного вертолета рассказывает, что видел, как по недостроенному дому мечутся люди и почему-то не могут выйти. Ему не верят, ведь ни спасатели, ни волонтеры никого не нашли в том доме. Зато администрация города убедилась, что строить на этом месте – себе дороже. Недострой быстренько снесли и насадили деревьев.

Отец сдержал обещание и осенью подарил Дине охотничьего щенка. Сказал, что двух она не заслужила, потому что плохо себя вела. Вдвоем они натаскивают щенка на птицу, им не терпится успеть к будущему охотничьему сезону.

Лысый проболел недолго и все лето потом хвастался, как ему удалось отбиться от маньяка. Светка вроде пришла в себя. Дина увидела ее только осенью, бледную и осунувшуюся, но постепенно подруга стала выглядеть и вести себя как обычно. Учителя ее жалели, директриса предлагала перейти в экстернат, но Светка не захотела.

Еленпетровна часто заходит к бабке Пушистика поболтать о потустороннем. Пушистик мотает на ус и пересказывает ребятам, чтобы не расслаблялись. Лысый и Даша ему не верят, как будто забыли все, что случилось весной, да и Дина со Светкой частенько смеются над этим бабушкиным внучком, уж очень он смешно рассказывает.

– Очень мило! А кто же останется с Костиком? – Мать всегда так говорит, когда я собираюсь куда-нибудь пойти. У нас и так некуда: поселок в десять домов, два из которых – магазины. Некуда, а если найдешь куда, все равно не пустят, потому что Драгоценный Костик не может один. Это тепличное существо, по недоразумению родившееся моим братом, уже десять лет лишает меня досуга и жизни вообще. Десять-десять, все правильно. Просто когда-то меня зачислили в его няньки, а уволить забыли.

Он целыми днями долбится в стрелялки в специальных очках (чтобы зрение не испортилось), моет яблоки с мылом и капризничает, когда ему подают еду не той температуры. Нет, не инвалид. Просто Драгоценный Костик. И с ним надо сидеть, потому что матери так хочется.

– Хоть бы спросила, когда у меня отпуск! – Мать уже отобрала у меня телефонную трубку и вертела ее в руках. Вот сейчас перезвонит отцу и скажет: «Никуда с тобой Катька не поедет». И я в самом деле никуда не поеду.

Отец только брякнул: «Едем со мной на практику. Первый курс, почти твои ровесники, что в деревне киснуть!» – а я уже мысленно была на раскопе. Я уже поставила палатку, запрыгнула в кузов грузовика и, высунувшись, пока никто не видит, подставляла лицо ветру, а ноги – лопатам, которые валялись на полу и летали по всему кузову, норовя больно заехать по щиколотке. Я уже решила, что с собой возьму… А тут: «Очень мило! Кто же останется с Костиком?»

Мать вертела в руках телефонную трубку, этот белый грязненький пластмассовый кирпич с дурацкой антенкой, а мое лето висело на волоске.

– Галинванна посидит, – говорю. – Она свой класс выпустила и на пенсию вышла. Сейчас небось одна скучает.

– С училкой? Не буду сидеть! – Братец отвернулся от компьютера и посмотрел на нас через очки свои дурацкие. Черные, круглые, в мелких-мелких дырочках, ему бы усы – натуральный кот Базилио.

– Тогда, – говорю, – возьми шапку и дуй к универмагу.

– Зачем?

– Деньги собирать на платную няньку. Только очки не снимай, а то ничего не получится.

Братец предсказуемо снял очки, запульнул куда-то в угол, пнул компьютерное кресло:

– Сама иди побирайся! Я тебе что… – Он так и не придумал, что именно, и с досады еще раз пнул кресло.

– Не надо все так серьезно воспринимать! Катя шутит. – Мать вертела трубку в руке, но кнопок не нажимала. – А ты должна помнить, что у тебя есть брат. (Как будто я могу об этом забыть!) Небось уже обещала отцу, что поедешь?

Ха! Это он мне обещал, если закончу год без троек!

– Ну обещала…

– Вот об этом я и говорю. – Она отложила телефон и хрустнула пальцами. – Ты никогда не думаешь ни обо мне, ни о брате. Хоть бы спросила, когда у меня отпуск, смогу я с ним остаться или не смогу. Нет, ты не поедешь.

Сказала, как обожгла. Всего четырьмя словами она лишила меня нормального человеческого лета, взамен отсыпав Костикова нытья, шума его стрелялок и нудных вечеров под «Хана Мартына», братец его обожает. Мне в тот момент казалось, что так будет всегда:

– Мама, мне пора в институт.

– А кто останется с Костей?