Миновав госпиталь № 1 Военно-морского флота США, я свернула на протянувшийся вдоль берега бульвар Рузвельта и вскоре уже пробиралась по запутанным улочкам Ки-Уэста. Теплое солнце выкрасило их в белый цвет, тени от тропических крон тихо пританцовывали под ветерком на узких тротуарах. Под уходящим в бесконечность голубым небом высились громадные пальмы и красные деревья. Растянувшиеся вдоль дороги заросли бугенвиллей и гибискуса скрывали магазинчики и домики с верандами под пурпурными и красными навесами. Я обгоняла пешеходов в сандалиях и шортах и нескончаемый парад мопедов. Детей встречалось мало, зато мужчин непропорционально много.

«Ла Конча» оказалась высоким отелем розового цвета с открытыми террасами и роскошными тропическими насаждениями. Проблем с размещением не возникало, наверное, потому, что туристический сезон открывался здесь не раньше третьей недели декабря. И все же, оставив машину на полупустой стоянке и войдя в выглядевший несколько заброшенным вестибюль, я невольно вспомнила, что говорил Марино. Никогда в жизни мне не встречалось так много однополых пар. Только здесь становилось ясно, что за здоровым обличьем крохотного островка кроется другая, больная жизнь. Было такое ощущение, словно меня окружают умирающие. Возможно, из-за своей работы, связанной с теоретически повышенным риском заболеть, я не боялась подхватить гепатит или СПИД. Меня не беспокоили гомосексуалисты. С возрастом я все больше проникалась убеждением, что любовь может проявлять себя по-разному, что в ней нет установленных норм «правильного» и «неправильного» и что значение имеет только то, насколько искренне она выражается.

Получив от портье свою кредитку, я спросила, как пройти к лифтам, и в конце концов добралась-таки до комнаты на пятом этаже, разделась, заползла на кровать и отключилась на ближайшие четырнадцать часов.

Следующий день ничем не отличался от предыдущего, и теперь я тоже ничем, если не считать револьвера в сумочке, не отличалась от других туристов. Моя добровольно возложенная на себя миссия заключалась в том, чтобы обшарить остров, население которого, включая гостей, составляло тридцать тысяч человек, и найти двух мужчин, о которых я знала только то, что одного зовут Пи-Джей, а другого Уолт. Из писем Берилл мне было известно, что они друзья и живут в меблированных комнатах, где останавливалась и она сама. Никакой другой информацией я не владела и все надежды возлагала на заведение под названием «Луи».

К поискам я приступила, вооружившись картой города, купленной в сувенирном киоске в холле отеля. Прошла по улице Дюваль, забитой магазинчиками и ресторанчиками с живописными балконами, вызывающими ассоциации с Французским кварталом Нового Орлеана. Прогулялась вдоль выставленных на продажу картин и всевозможных поделок. Поглазела на витрины бутиков, продающих экзотические растения, шелка и шоколад «Перуджино». Постояла на перекрестке, наблюдая за ярко-желтыми вагончиками туристического поезда «Конч тур». И чем дальше я шла, тем лучше понимала, почему Берилл Мэдисон так не хотелось уезжать отсюда. Зловещее присутствие Фрэнки ощущалось все слабее и слабее, и к тому времени, когда я повернула на Саут-стрит, он казался таким же далеким и нереальным, как промозглый ричмондский декабрь.

Ресторан «Луи» обнаружился на углу улиц Вернон и Уэддел. Деревянные полы поражали безупречной чистотой, желто-оранжевые льняные скатерти казались приклеенными к столам, их украшали вазы с благоухающими цветами. Через прохладный обеденный зал меня провели на террасу с великолепным видом на ослепительно синее море, уходящее к далекому горизонту навстречу голубому небу. Насыщенный ароматами моря воздух покачивал пальмы и свисающие с потолка корзиночки с живыми растениями. У самых моих ног начинался Атлантический океан, украшенный белыми пятнышками парусов стоящих на якоре лодок. Заказав ром с тоником, я огляделась: интересно, не здесь ли писала свои письма Берилл?

Почти все столики были заняты, но мой находился чуть в стороне от остальных, в углу, ближе к перилам. Слева от меня короткая, в четыре ступеньки, лестница вела вниз, к широкому настилу, на котором, расположившись возле бара, загорала группа молодых людей обоего пола. Мускулистый паренек в желтых плавках щелчком отправил в воду окурок, поднялся, лениво потянулся и направился за пивом к бородатому бармену, в глазах которого отвращение к работе совмещалось с тоской по безвозвратной молодости.

Время шло. Я давно съела салат и суп из моллюсков. Наконец молодые люди спустились на берег, с шумом плюхнулись в море и взяли курс на одну из стоящих на якоре лодок. Я расплатилась по счету и подошла к бармену. Откинувшись на спинку плетеного стула, он читал книжку в потрепанной обложке.

— Что хотите? — проворчал бородач, неспешно поднимаясь и откладывая книгу в сторону.

— Вы не продаете сигареты? Автомата внутри я что-то не заметила.

— Вон там, видите? — Он кивком указал на полочку за спиной. Выбор был не ахти какой, но я все же нашла себе курево по вкусу.

Бармен бросил на стойку пачку, взял с меня — возмутительно! — два доллара и не проявил никакой радости, получив пятьдесят центов в качестве чаевых. Зеленые глаза, отнюдь не светящиеся доброжелательностью, иссушенное солнцем морщинистое лицо, густая темная борода с проседью. У меня почему-то создалось впечатление, что в Ки-Уэсте сия малоприятная личность провела значительную часть своей безрадостной жизни.

— Можно вас кое о чем спросить? — осведомилась я.

— Вы уже спросили, мэм.

Я улыбнулась:

— Верно. Спросила. И хочу спросить еще кое о чем. Вы давно здесь работаете?

— Пятый год. — Он взял полотенце и принялся полировать стойку.

— Тогда вы должны знать молодую женщину, называвшуюся именем Стро. — Судя по письмам, свое настоящее имя Берилл здесь не упоминала.

— Стро? — Он нахмурился.

— Так она себя называла. Светловолосая, изящная, хорошенькая. В конце лета она приходила сюда едва ли не каждый вечер. Сидела за столиком на террасе и писала.

Бармен поднял голову и в упор посмотрел на меня:

— Она вам кто? Подруга?

— Она мой пациент. — Врать не хотелось, так что пришлось ограничиться полуправдой.

— Вот как? — Густые брови полезли вверх. — Пациент? А вы ее врач?

— Именно так.

— Что ж, теперь ей от вас толку мало, док. Уж извините. — Бармен опустился на стул, откинулся на спинку, но книжку не взял — выжидал.

— Понимаю. Я знаю, что она умерла.

— Да, должен признаться, новость не из приятных. Пару недель назад к нам сюда привалили копы. Со всем своим набором инструментов. Так вот, док, я скажу вам то же, что сказали им мои знакомые: здесь никто понятия не имеет, что с ней случилось. Тихая, спокойная была… настоящая леди. Сидела обычно вон там. — Он указал на столик почти рядом с тем, за которым только что сидела я. — Сидела, никому не мешала, занималась своим делом.

— Вы с ней познакомились?

— Конечно. — Он пожал плечами. — Иногда вместе выпивали. Она предпочитала «Корону» с лаймом. Но я бы не сказал, что кто-то сошелся с ней близко. В том смысле, что вряд ли кто-то даже знает, откуда она приехала, кроме того, что откуда-то с севера.