Рука человека дрожала, сворачиваясь в крепкий кулак, и маленькие голубые язычки исчезли.

Джош заскрежетал зубами и пополз к серому свету наверху, у отверстия — медленно, болезненно, по дюйму. Он застыл, когда услышал снова голос этого человека, шепотом поющий: Мы пляшем перед кактусом в пять часов утра… — затем все перешло в невнятное бормотание.

Джош пробирался вперед. Ближе к дыре. Ближе.

— Беги, — сказал человек с алым глазом слабым и усталым голосом. Сердце у Джоша застучало, потому что он знал, что это чудовище в темноте разговаривает с ним. — Давай. Беги. Скажи ей, что я все же сделаю это… Я сделаю эту работу руками самих же людей. Скажи ей… Скажи ей…

Джош пополз вверх к свету.

— Скажи ей… Я всегда ходил один.

Тогда Джош выбрался из дыры, быстро вытащив ноги. Ребра у него жутко болели, он еле сдержался, чтобы не потерять сознание, но он знал, что ему нужно отсюда удирать, иначе от него останется тухлое мясо.

Он продолжал ползти, а крысы суетились вокруг. Пронизывающий холод проникал в него до самых костей. Он ожидал и опасался, что человек с алым глазом схватит его, но этого не произошло. Джош понял, что жизнь его спасена — или потому, что человек с алым глазом ослаб, или потому, что он выдохся, или потому, что он хотел, чтобы это сообщение было передано Свон.

Скажи ей, что я сделаю эту работу руками самих же людей.

Джош постарался встать, но снова упал лицом вниз. Прошла еще минута или две, прежде чем он смог собрать силы и подняться на колени, а затем все-таки смог встать как дряхлый трясущийся старик.

Роланд Кронингер поднес бинокль к глазам в очках. В морозном воздухе крутились снежинки, уже почти совсем засыпав трупы и разбитые машины. У въезда на площадку горели костры, он знал, что солдаты Верности тоже несут сторожевую службу.

Он услышал среди туч медленный раскат грома, и сквозь него пробилось острие голубой молнии. Он окинул взглядом площадку, и его бинокль обнаружил замерзшую руку, высунувшуюся из сугроба, груду тел, смерзшихся в ледяной смерти, серое лицо молодого юноши, всматривающегося в темноту.

Пустынная земля, подумал Роланд. Да. Пустынная земля.

Он опустил бинокль и прислонился к бронированной машине, которая прикрывала его от огня снайпера. Ветер до него донес звук работающих молотков. Пустынная земля. Вот о чем была последняя Божья молитва. Он старался припомнить, где он это раньше слышал, только тогда это была не молитва, и ее слышал не сэр Роланд. Это было воспоминание ребенка Роланда, но это была не молитва. Нет, не молитва. Это были стихи.

В то утро он проснулся на голом матрасе в своем черном трейлере и вспомнил о мисс Эдне Меррит. Она была учительницей английского, одной из тех старых дев, которые, казалось, выглядели на шестьдесят лет даже тогда, когда только родились. Там, во Флэгстаффе, она преподавала начальный курс английской литературы для продвинувшихся учащихся. Когда Роланд сел на своем матрасе, то увидел, что она стоит рядом и держит открытый экземпляр «Нового оксфордского сборника английской поэзии».

— Я собираюсь читать стихи, — объявила мисс Эдна Мерритт таким сухим голосом, что по сравнению с ним пыль казалась бы сырой. И скосив глаза сначала налево, а потом на направо, чтобы убедиться, что класс внимательно слушает, она начала читать:

Вот Беладонна, Владычица Скал, Владычица обстоятельств.

Вот человек с тремя опорами, вот Колесо, А вот одноглазый купец, эта карта — Пустая — то, что купец несет за спиной, От меня это скрыто. Но я не вижу Повешенного. Ваша смерть от воды.

И когда она кончила читать, то объявила, что весь класс будет писать рефераты по проблемам, затронутым в поэме Т. С. Элиота «Бесплодная Земля», из которой она сейчас прочитала отрывок.

Он получил «отлично» за эту работу, и мисс Эдна Мерритт написала на титульном листе красным «Отлично. Проявляет интерес и разумность». Он же думал, что это показывает, какой он замечательный подлец.

Косточки старой мисс Эдны наверное давно уже сгнили, размышлял Роланд, разглядывая парковочную площадку, и черви съели ее изнутри.

Его мысли занимали два обстоятельства. Во-первых, что брат Тимоти — это безумец, который ведет Американскую Верность в Западную Виржинию в поисках призрачной мечты; и во-вторых, что на горе Ворвик кто-то ЕСТЬ, кто называет себя Богом и декламирует стихи. Может у него там есть книги или еще что-нибудь. Но Роланд припомнил нечто, озадачивающее его. Брат Гэри еще там, в Саттоне сказал, что Бог показал ему черный ящик и серебряный ключ и сказал ему каким будет конец света.

Черный ящик и серебряный ключ, подумал Роланд, что это значит?

Он опустил бинокль, который повис на ремешке на шее и вслушался в перестук молотков. Затем он обернулся, чтобы взглянуть на лагерь, где при свете костров примерно в миле в стороне сооружалось творение Альвина Мангрима, вне поля зрения часовых Верности. Работа продолжалась три дня и три ночи, и полковник Маклин выделял все, что требовалось Мангриму. Из-за сильного снегопада Роланд не мог ничего увидеть, но он знал, что это. Это была чертовски простая штука, но он бы никогда такую не придумал, а если бы даже придумал, он бы не знал как ее сделать. Он не любил Альвина Мангрима и не доверял, но допускал, что тот сообразителен. Если такая штука годилась для средневековой армии, то она наверняка годилась и для Армии Совершенных Воинов.

Роланд знал, что Спаситель сейчас, должно быть, нервничает, задаваясь вопросом, когда будет следующая атака. Они, должно быть, сейчас там громко распевают свои псалмы.

Обжигающая боль пронзила лицо Роланда, и он прижал ладони к повязке. Изо рта вылетел дрожащий стон. Он подумал, что голова его сейчас взорвется. А потом он почувствовал под пальцами, что наросты, находящиеся под повязкой, шевелятся и набухают, как кипящая магма под коркой вулкана. От боли и ужаса Роланд зашатался, когда вся левая сторона его лица выпучилась, почти срывая повязку. Обезумев, он прижал руки к лицу, чтобы удержать ее. Он подумал о треснувших кусках на подушке Короля, и о том, что открылось под ними, и захныкал как ребенок.

Боль убывала. Движение под повязкой прекратилось. Потом все закончилось, и Роланд почувствовал себя нормально. Лицо его не треснуло, с ним все было в порядке. И на этот раз боль длилась не так долго, как обычно. То, что случилось с полковником Маклином, это необычно, сказал себе Роланд. Он был согласен носить эти повязки всю оставшуюся жизнь.

Он подождал, пока пройдет дрожь. Не нужно, чтобы кто-нибудь видел его таким. Он же офицер. Потом он решительно пошел по лагерю по направлению к трейлеру полковника Маклина.

Маклин сидел за рабочим столом, работая над рапортами капитана Сэттерли о том, сколько осталось топлива и боезапасов. Запасы быстро сокращались. — Войдите, — сказал он, когда Роланд постучал в дверь. Роланд вошел, и полковник сказал: — Закройте дверь.