Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя писавшие, видимо, рассчитывали на то, что читатель в курсе событий и интересуется только подробностями:
«...и мы последовали за ним и за его диавольской свитой по льду, там, где Порк-Чопп-лейн переходит в Саутварк-сайд, – читал Дойль на одном из обрывков бумаги. – Наш отряд поспешал на лодке, несущейся на колесах по льду аки посуху, направляемой Б. и нашим безымянным Информатором, и хотя мы всеми силами избегали стычки на реке, стремясь единственно вытеснить их на земную твердь... ибо нет смысла в Связи над замерзшей водой... и все же им удалось завязать схватку». Другой фрагмент гласил: «...уничтожены все до последнего, и предводитель их пал, сраженный пулей в лицо...» Дойль перевернул листки и прочитал первую страницу: «Но стоило нам собраться за столом, дабы вкусить сосисок и отменной говяжьей вырезки, как – увы! – ворвались они внутрь, ставши причиною того, что нам пришлось покинуть сей гостеприимный кров и то, что заслуженно могло бы стать прекраснейшей трапезой».
Так что же, черт возьми, там произошло, думал Дойль. «Диавольская свита» звучало зловеще... и как, скажите на милость, понять упоминание о некоей «Связи»? Да еще с большой буквы? Он беспомощно перерыл страницы до самого конца тетради, и взгляд его привлекла короткая надпись на внутренней стороне обложки.
Дойль вчитался в нее, и в первый раз с начала всех его приключений и невзгод он действительно усомнился в здравости своего рассудка.
Запись гласила: «Ихей, энданбрей, анкей уйяй игит-дай?» – и была написана его собственным почерком, хотя чернила выцвели, как и на всех других записях в этой тетради.
Голова его вдруг закружилась, и он без сил плюхнулся на соседнюю стопку тетрадей, которая под его весом рассыпалась в прах, и он с размаху врезался в следующую стопку, обрушившуюся на него лавиной отсыревшей бумажной и кожаной трухи вперемешку с пауками и мокрицами.
Потрясенный Мосс в ужасе бежал, когда из груды трухи подобно Пятому Всаднику Апокалипсиса, олицетворяющему Тлен, восстал рыжебородый, безумно кричащий великан, украшенный в довершение всего клочками бумаги и паутиной.
Человек, в данный момент уже не знавший, кто он – Дойль, Эшблес или давно уже почивший член Братства Антея, – вскочил на ноги и, не прекращая кричать и на ходу выбирая из бороды пауков, выскочил из архива, пронесся через гостиную и оказался в прихожей. На стене висели часы с кукушкой, и, повинуясь неожиданному импульсу, он подскочил к ним, ухватился за цепь, сорвал с нее гирю в форме еловой шишки и рывком вытащил из часового механизма, потом скатился по лестнице, оставив часы навеки неподвижными.
* * *
Жар от горящего помоста все усиливался, и когда доктор Ромени отвернулся и отошел от костра на несколько шагов, ночной воздух обжег холодом его вспотевшее лицо. Он сжал кулак и снова разжал его, поморщившись от скользкой крови, продолжавшей струиться из вскрытой вены. Он глубоко вздохнул и подавил желание сесть на траву. В эту минуту ему казалось, что свобода сесть на траву – самая ценная из всех вещей, от которых он отказался ради магии.
Так и не поворачиваясь к огню, глядя в круг темноты, соединявшийся с ним его длинной тенью, он достал из кармана испачканный кровью ланцет и липкую чашу, чтобы попытаться еще раз.
Прежде чем он успел еще раз вскрыть истерзанную вену, голос, похожий на пение скрипки, пропел у него за спиной:
– Я вижу башмаки! – Нечеловеческий голос казался веселым, но диким.
– Я тоже, – отозвался другой такой же. Ромени вздохнул, благодаря давно уже мертвых богов, собрался с духом – вид ягов всегда действовал на него удручающе – и обернулся.
Столбы огня приобрели некоторую схожесть с человеческими фигурами, так что на первый взгляд их можно было принять за огненных великанов, размахивающих руками.
– Башмаки повернулись к нам, – зазвенел третий голос, заглушая треск пламени. – Мне кажется, они принадлежат нашему невидимому чародею.
Ромени облизнул пересохшие губы; его всегда раздражало то, что духи не могут его видеть.
– Эти башмаки и впрямь принадлежат вашему чародею, – холодно сказал он.
– Я слышу собачий лай, – заявил один из огненных великанов.
– Ах, так, значит, собака? – рассердился Ромени. – Ну что ж, отлично. Собака не сможет показать вам ту замечательную игрушку, что скрыта за моей спиной, верно?
– У тебя есть игрушка? А что она делает?
– Какой смысл спрашивать собаку? – огрызнулся Ромени.
Несколько секунд огненные фигуры молча размахивали руками, потом одна из них произнесла:
– Мы просим прощения, господин чародей. Покажи нам игрушку.
– Я покажу ее вам, – сказал Ромени, поворачиваясь на своих пружинах к прикрытой покрывалом игрушке, – но не включу ее до тех пор, пока вы не пообещаете выполнить мою просьбу. – Он сдернул покрывало и перевел дух при виде свечей, горевших, как и положено, за окнами миниатюрных домов. – Как видите, – продолжал он, надеясь, что механизм сработает, а яги выполнят данное ими слово, – перед вами баварская деревня. Когда игрушка работает, все эти человечки ходят, а эти сани едут, запряженные этими лошадьми, – обратите внимание: их ноги действительно сгибаются! А эти девушки танцуют под... гм... бодрящие звуки аккордеона.
Огненные столбы склонились над ним, словно от порыва ветра, и их силуэты утратили схожесть с людскими – верный признак того, что они возбуждены.
– В-включи-и-и ее! – заикаюсь, взмолился один из них.
Доктор Ромени осторожно дотронулся до выключателя.
– Я дам вам посмотреть всего одну секунду, – объявил он. – Потом мы обсудим то, что мне нужно от вас. – Он повернул рычажок.
Машина как бы вздохнула, потом заиграла веселая музыка, и крошечные фигурки задвигались – зашагали, закружились в танце. Он выключил ее и беспокойно оглянулся на ягов. Теперь это были просто столбы бешеного огня, языки которого то и дело вырывались во все стороны.
– Иааах! – ревели они. – Иааах! Иаааааах!
– Она выключена! – крикнул Ромени. – Видите, она выключена, она остановилась! Хотите, чтобы я включил ее снова?
Огненные языки несколько угомонились и снова обрели человеческие очертания.
– Включи ее снова! – попросил один.
– Включу, – ответил доктор Ромени, вытирая лоб рукавом, – но не раньше, чем вы выполните то, о чем я вас попрошу.
– Чего ты хочешь?
– Я хочу, чтобы вы появились завтра ночью в Лондоне – костры с бренди и кровью будут вам маяками, – и тогда я хочу, чтобы вы вспомнили эту игрушку и представили себе, каково это будет, когда вы сможете любоваться на нее столько, сколько пожелаете.
– Лондон? Ты уже просил нас об этом.
– Тогда, в 1666-м? Да, – кивнул Ромени. – Но это не я тогда просил вас об этой услуге. Это был Аменофис Фике...
– Это была пара башмаков. Какая нам разница?