Как выяснилось, вначале он пробрался в средний мир, спрашивая его обитателей об Ибрагиме Руфайни, но там о таком и слыхом не слыхивали. Поскольку купец, по воспоминаниям современников, не отличался добродетельным образом жизни, Сафар вполне логично предположил, что его после смерти отправили на искупление грехов в мир нижний. И хотя мой товарищ еще ни разу не бывал там, а ходившие среди нас легенды об обитающих там кошмарах отнюдь не вселяли оптимизм, вернуться обратно и признаться в неудаче оказалось для него неприемлемо. И его душа направилась прямиком в ад. Видел он и ледяные пустыни, и огненные озера, и скопища мерзких чудищ, от одного из которых едва увернулся. Личности, встретившиеся ему там, либо посылали куда подальше, либо плакались о своих страданиях, подчеркивая их незаслуженность, либо вообще не желали разговаривать, и у него сложилось впечатление, что все они безумны – кто больше, кто меньше. Наконец одна относительно добрая душа подсказала двигаться на запад, до Реки забвения, и по ее течению достичь крепости, сложенной из костей, после чего свернуть к Озеру Слез. Когда добрался до крепости, рассказал Сафар, скелеты-гвардейцы, узнав, кто я, откуда и куда направляюсь, посмеялись надо мной, посоветовав поворачивать обратно, если, конечно, не желаю навсегда присоединиться к обитателям Озера. Из чувства противоречия я не стал их слушать, и вскоре душа моя летела, обгоняя ползущие по вечно беззвездному небу ярко-багровые тучи, минуя остроконечные горы, сложенные из антрацита, рощи мертвых безлистных деревьев, гнездилища все новых монстров, бездонные пропасти, видя которые, душа моя преисполнялась гнусной радости – ведь никто из обитателей нижнего мира, попавших сюда по законному распределению, не способен летать, а значит, в отличие от меня, не покинуть им тех мрачных мест.

Но вскоре чувство превосходства над бедолагами, лишенными радости воспарения над своим ничтожным бытием, сменилось растерянностью и откровенным страхом. Я забирался все дальше, а пейзаж оставался одним и тем же – безжизненные горы, пустыни и пропасти. И понял я, что заблудился, и не у кого спросить дорогу, поскольку безлюдны те края, и даже монстры там не водятся. Ужас заполонил всю душу, помрачив сознание: мне слышались голоса несуществующих собеседников, иногда я ловил себя на мысли, что разговариваю сам с собой; какая-то неведомая сила тянула вниз, пытаясь утащить на дно самых глубоких расщелин; горы, между которыми пролетал, сдвигались, угрожая раздавить, а причудливые орнаменты трещин иссушенной земли и застывших лавовых потоков складывались в отвратительные скалящиеся рожи. Наверное, сошел бы там с ума, и демоны утащили бы мою душу как бесплатный трофей, если бы не наш учитель, внезапно появившийся впереди. Ухватив меня за плечо, он произнес формулу возвращения.

-Такая вот история приключилась с моим товарищем, – закончил Мастер Халид свое повествование. – Сразу после того Сафар отказался от обучения спиритизму, сказав, что испытанного им хватит не на одну жизнь, и ушел в Целители. Как сказал, решил заняться благородным делом помощи людям, дабы после смерти не попасть на ПМЖ туда, где имел несчастье побывать. Да и я под впечатлением пережитого моим товарищем никогда впоследствии так и не отважился отправляться в свободное плавание, ограничиваясь лишь контактами по месту нахождения моего бренного тела. И, получив степень Мастера, почти не практиковал Серую магию. Вот мое истинное призвание! – библиотекарь показал на книжные полки.

Эрик с большим интересом выслушал рассказ, и лишь теперь отважился задать вопрос:

-Как я понял, вашему товарищу так и не удалось найти того купца. Но что то был за артефакт, ради которого он рискнул отправиться в столь опасный путь?

-Во-первых, мой мальчик, не факт, что он нашел бы купца вообще, даже если бы добрался до Озера Слез: душа Ибрагима Руфайни могла к тому времени реинкарнировать, и он вполне мог жить среди нас в новом теле, с новым именем и, разумеется, не помня ничего из своей прошлой жизни. А что касается той лампы… Это один из наиболее загадочных артефактов, созданных когда-либо; впрочем, кому удалось ее изготовить, мы тоже едва ли узнаем. Богатый домовладелец из Багдада Фотах аль-Хазред просто первым упомянул о ней: по оставленным им записям ее привезли откуда-то издалека и вручили ему в подарок как забавную безделушку. Лампа уже тогда выглядела очень старой, слегка позеленевшей, и на ней была выгравирована надпись на неизвестном языке. Аль-Хазред во что бы то ни стало решил прочесть ее и посулил большую награду тому, кто сможет сделать перевод. Многие пытались, но безуспешно; удалось лишь безвестному бродячему дервишу, не взявшему за свой труд даже медной монеты. Как сказал тот, народа, на чьем языке сделана надпись, уже не существует, и поэтому мало кто из ныне живущих способен ее расшифровать. А гласила она, что лампа, будучи зажженной, откроет своему владельцу дорогу в рай.

-Наверное, при горении она всего лишь выделяла дурманящие пары.

-Твое суждение вполне логично, и я, когда услышал о ней впервые, подумал так же. Но разве причислили бы ее тогда к числу могущественных артефактов? В один прекрасный день домовладелец исчез, и поиски не дали ничего: никто не видел, как он уходил из дома, и все вещи остались на месте. Вначале думали, что его захватили бандиты с целью получения выкупа, но похитители так и не объявились. В записях, оставленных им, ничего не говорилось о предполагаемом куда-либо путешествии, но упоминалось о чудесном видении мира, красотой сравнимого разве что с райскими садами.

-Так, может, он туда и отправился?

-В физическом-то теле? Такое только в мифах возможно! Кончилось все тем, что когда по истечении пятилетнего срока старший сын аль-Хазреда официально вступил в права наследства, то поспешил избавиться от лампы, полагая, что она каким-то образом связана с исчезновением отца. Артефакт переменил несколько хозяев, большинство из которых также пропали бесследно. И вновь – либо из личных дневников, или из воспоминаний близких и друзей звучит легенда о мире, прекрасней которого нет.

-Тогда, наверное, лампа способна открывать портал в один из миров Внеземелья.

-Не все так просто, мой юный друг: описание того, без сомнения, райского уголка, дорогу куда она указывает, каждый приводит своё, причём сильно отличающееся от других, что само по себе весьма необычно. Есть и другие странности: зажигавшие лампу упоминали, что встречали там юными тех, в реальности уже состарился или даже ушел из жизни. Поэтому многие считали, что на лампу и в самом деле наложено проклятие; скорей всего, так же полагал и Руфайни, державший ее при себе, но так и не решившийся пустить в ход. После его смерти следы артефакта затерялись, и где он сейчас, существует ли еще вообще, одному Аллаху ведомо. Потому Сафар и направился разузнать, где спрятал его купец – очень нам было интересно раскрыть тайну, заключенную в нём. Кое-кто, знаю я, до сих пор пытается его найти, но пока безуспешно.

Разговаривать со столь многомудрым собеседником, каким, несомненно, являлся Мастер Халид, было не только крайне интересно, но и весьма поучительно; единственным неприятным следствием оказался лишь факт, что он опоздал на обед.

Прошел еще один день, а автор записки так и не дал о себе знать. Однако Эрик зря надеялся, что его ночное приключение осталось незамеченным: посещая утром кабинку туалета, на внутренней стороне двери ее он обнаружил нацарапанную острым предметом надпись 'Ставцев + Суонг = Любовь', сделанную к тому же на латыни, что затрудняло идентификацию шутника. Под подозрение сразу же попал Гека, решивший, как считал Эрик, по-дружески прикольнуться, однако тот клялся и божился, что ни про записку, ни про рандеву с Вин и слыхом не слыхивал. Что делать – пришлось поверить на слово.