Монах почти пристроился к ребёнку, но что-то ему мешало. Нужен был страх и мольбы о пощаде. Без этого мысли путались, и желаемого вожделения не приходило.

– Умоляй! Проси о пощаде, исчадие ада! – заорал насильник.

– Мамочка! Помоги! – закричала девочка. Нож негодяя срезал прядь волос и дотронулся до уха.

В этот момент дверь распахнулась, но из-за крика жертвы Збигнев ничего не услышал. Волна удовольствия прокатилась в его безбожной душе. Сатана в рясе почувствовал безграничную власть над крохотным тельцем беззащитного ребёнка.

То, что я увидел, ввергло меня в ступор. На долю секунды сознание помутилось. Мне приходилось убивать, видеть, как это делают другие, но подобное издевательство над ребёнком предстало перед глазами впервые.

– Скотина! Получай!

Вошедший за мной Снорька случайно подтолкнул меня, и я прыгнул на насильника, позабыв о винтовке. Я не видел лица монаха, только тёмное пятно. И не почувствовал, как нож воткнулся в броню жилета, как Снорри вцепился в мою спину, пытаясь оттащить от избитого растлителя.

– Мразь! Никогда! Не смей! Прикасаться к детям! – каждый выкрик сопровождался ударами кулаков. Слюна потекла у меня изо рта, слов уже не было, только рычание.

На помощь Стурлассону пришла Лауха. Вдвоём они оттянули меня, при этом Снорьке досталось по рёбрам, но броня и ватник сгладили удар.

– Лексей! Ты ему глаза выбил. Остынь. – Свей посадил меня на землю, прислонив к стене дома. – Лауха, быстро принеси снега.

Дяглинка выбежала во двор и тут же вернулась, неся в пригоршнях крупный снежок.

– Кому? – Лауха посмотрела на лежавшую девочку с задранной рубахой, потом перевела взгляд на меня и завершила поворот головы, уставившись на Снорьку.

– Лексею лицо разотри. С девочкой всё в порядке. Не успел гад.

– Ага, сейчас, только… – Лауха подскочила к лежащему монаху и пнула его ногой со всей силы, на которую была способна. – Сегодня он нужен живым.

После снежного умывания я успокоился. Извращенец-монах был ещё жив, но лежал в отключке. Глаза его были целы, а вот лицо походило на отбитый кухонным молотком кусок мяса. Привязав его к лавке, используя пластиковую стяжку, мы отправились к следующему дому. На этот раз первой в дверь вошла Лауха, якобы навестить соседку.

– Смерть к вам пришла, – сообщила женщина поляку, сделав шаг вправо и уступая место Стурлассону.

Бумц! – Болт арбалета воткнулся в грудь крестоносца.

Второй оккупант схватился за лежавший на столе нож и выронил его, заметив ещё одного вошедшего гостя.

– На колени! Живо!

Растерявшийся поляк медленно опустился на колено, поглядывая одним глазом на лежащие в углу доспехи и прикидывая, успеет ли он добраться до топора. Не успел. Может, и был Яцек до знакомства с изувером из Бжезинска хорошим человеком, храбрым воином, заботливым отцом и неплохим скорняком, да только с кем поведёшься. Людей среди оккупантов не было, всё человеческое в них давно выгорело, вместе с костром, в котором сгорели двенадцать дяглинцев, запертых в сарайчике напротив кузни. Изуверы-каратели платили по долгам. Как потом платили их потомки, сжигавшие целые деревни во время Великой войны. И ни один суд в мире не сможет обелить их зверства. Ни один порядочный человек не подаст им руки, слушая враньё про освободительное движение. Ибо нет места на земле нелюдям.

Девять из десяти орденцев были убиты прямо в домах. Помогла погода, никто не высовывал нос на улицу. Сильный порывистый ветер стал потихоньку ослабевать, и дяглинки вынесли тела убитых, сложив их возле кривой часовни. Полуголый Збигнев так и остался лежать привязанный к лавке в избе матери Лаухи. Обходя этот дом, я случайно наткнулся на козий череп, и тут в голове возникла идея. Пока никто не видел, отсёк кончики рожек и положил их в поясную сумку. Дело оставалось за малым, главное, чтобы клей не подвёл и саморезы из рукояти отвёртки не отклеились.

Парамон со Снорькой волокли Бжезинского с кляпом во рту к его часовне. На голове насильника была надета пропитанная кровью шапочка с тесёмками, но пленник всё время мотал головой, пытаясь её сбросить. Возле церквушки росла осина, к ней его и привязали.

– Снорька, переводи всем, – попросил я, – только громко кричи.

– Постараюсь, – ответил свей.

– Дяглинцы! Сегодня новгородское войско под предводительством храбрейшего боярина Пахома Ильича освободило вашу деревню от ненавистных захватчиков. Голод, смерть и унижения принесли вам враги. С этим покончено. К осине привязан нелюдь, насиловавший детей, сжигавший мужей и вравший, что он посланник Христа. В своих проповедях он не раз упоминал дьявола, указывая на его рога, растущие из головы. Так знайте, он и есть дьявол.

Я подошёл к привязанному монаху и снял с него шапчонку. На выбритой окровавленной макушке торчали два костяных нароста, из-под которых сочилась кровь.

– Господи, и вправду нечистый, – прошептал Парамон, несколько раз перекрестившись.

Збигнев бешено вращал глазами, пытаясь освободиться от верёвки, стал напрягать мышцы тела, но всё было тщетно.

– Как вы поступите с дьяволом?

– Лайла знает! Пусть она решит, – закричали дяглинки.

Из толпы вышла мать Лаухи, держа в руках короткий серп. Ловким движением она скинула с себя верхнюю одежду, оставаясь в одном хурстуте и рубахе. На груди переливалось янтарное ожерелье, обрамлённое в золотые кольца. Женщины деревни затаили дыхание.

Хрысс! – Серп вспорол остатки рясы, оголяя живот Бжезинскому.

И тут я заметил на пузе монаха – чуть ниже пупка клеймо. Лоренский крест на знаке бесконечности.

– Епископский крест сатаны! Значит, не зря. Бог шельму метит, – вырвалось у меня.

– Что ты сказал, Лексей? – переспросил Снорька.

– На брюхо посмотри. Это тайный знак сатанинский.

– М-мда… так вот отчего ты на него набросился, – удивлённо пробормотал Снорри.

Когда вязали монаха, рожек на голове Стурлассон не заметил, а вот клеймо было старым, такое за день не появится. Тут и Снорька перекрестил себя, возблагодарил Тора и всех святых, пришедших на память. Не каждый может побороть врага человеческого, а ведь он был рядом, он смог.

Збигнев, увидев, что его тайна раскрыта, на секунду сник, перестал дёргаться и вдруг выплюнул кляп.

– За меня отомстят! Вы все сгорите в огне. Мы уже царствуем на земле, а скоро будем царствовать на небе.

Это были его последние слова, дальше был только визг. Серп Лайлы вспорол кожу на животе.

Тайная языческая жрица давно подозревала в монахе Перголу, рождённого из слюны Сюойятер, с душой от принца зла Хизи. Поделилась она своими соображениями и с сельчанками, и вот теперь настал момент её торжества. Пришлые новгородцы сумели только поймать, а вот убить перевоплощённого дьявола может только потомственная жрица. Почти целый час стоял неописуемый вой над Дяглино. Лайла совершала обряд, не спеша, словно давала возможность дочери запомнить каждое движение рук и серпа до малейших подробностей, а мы стояли и смотрели. Зрелище действительно было завораживающим, однако воздействие на психику вышло закритичным. После этого случая мне с неделю снились кошмары, а когда в руках оказывался нож, возникало желание погрузить клинок в живую плоть. Вот так и приходит осознание, отчего прошедшие всевозможные «горячие точки» бойцы иногда уходят в глубокие запои либо тянутся к монахам и церквам.