– Ну ты идешь, что ли?

– Иду, – ответила себе под нос Тамара и сползла с пенька.

Виктора среди обедающих не было. Мальцева не на шутку встревожилась, но виду не показала и обрушилась на стул рядом с дочерью.

– Чем сегодня угощают? – нарочито весело спросила она Марусю.

– Рассольник, – буркнула девочка, допивая материнский компот. – И вино… Хочешь, возьми мое, – щедро предложила она матери.

– Не хочу…

– Не хочешь – как хочешь, – любезно проворковала Машка, плотоядно взглянув на стакан с компотом, сиротливо стоящий напротив того места, где обычно располагался ее отец.

– Дай-ка мне, Мария Викторовна, тарелку, – попросила Мальцева, половником размешивающая в кастрюле рассольник.

Машка протянула тарелку и презрительно переспросила:

– Ты что же? Папу ждать не будешь?

– Почему же не буду? Буду. Просто разолью, чтобы немного остыл.

– Ты же не любишь, когда холодное.

– Зато ты любишь.

– Я рассольник не буду, – категорически отказалась Маруся.

– А что ты будешь?

– Второе.

– А что на второе?

– Не знаю.

– А вдруг на второе – рассольник? – поинтересовалась Мальцева.

– Этого не может быть, – высокомерно изрекла девочка и таки передвинула к себе отцовский стакан с компотом.

Тамара в долгу не осталась:

– Ты что же, дорогая, не будешь ждать па-а-апу?

– Буду, – уверила ее Машка и пригубила компот.

– А почему же тогда…

– Я просто попробовала, – объяснила непонятливой собеседнице Маруся и вернула ополовиненный стакан на место.

– Понятно…

Принесли второе: на фаянсовой тарелке горделиво возвышалось куриное крыло, экономно смазанное майонезом.

– Не буду, – замотала головой Машка и допила остатки отцовского компота.

– После трех стаканов я бы тоже не смогла, – поддержала ее мать. – Предупреждаю: ужин в восемь, холодильник пустой, на пляже есть нечего, в кафе не пойдем.

– И не надо, – легко согласилась девочка, отчего в материнском сердце зашевелилась тревога. Так уж сложилось, что голод и Маруся являли собой категории несовместимые.

– Ну не надо, так не надо, – внешне легко согласилась Мальцева и с деланым энтузиазмом начала опорожнять тарелку, с тоской поглядывая на горделивое крыло той, которая когда-то именовалась курицей.

«Цыпленок бройлера первой категории», – мысленно произнесла Тамара и сразу же представила себе сиреневатые скользкие трупики, запаянные в целлофан. Некоторые тушки имели имена собственные: «Чудо-бройлер», «Золотой Петушок», «Курочка Ряба». В выборе имени никто гендерного подхода не придерживался, поэтому цыплята мужеского полу вполне могли поэтично называться «Ряба».

Поданная на обед курица, очевидно, была беспризорницей, активно передвигающейся по миру: настолько жилисто и твердо выглядело ее крыло. Беспризорников в семье Мальцевых не обижали, поэтому курица осталась неприкосновенной.

– Может быть, папе возьмем? В номер? – робко предложила Машка.

– Пусть живет… – отмахнулась Тамара.

– Па-а-апа?

– Курица!

– Мама, – назидательно напомнила девочка, – она дохлая!

– Кто-о-о?

– Курица.

– Вот именно. Поэтому, если ты хочешь видеть своего отца живым и здоровым, оставь ее на месте.

Машка хотела было предложить покормить котят, но вовремя сжалилась над питомцами и, дабы избежать соблазнов, решительно отодвинула от себя тарелку.

– И шо же? Вы есть ни будити? – поинтересовалась официантка.

Тамара отрицательно покачала головой и начала выбираться из-за стола. Это получилось не сразу: от тревоги за мужа Мальцева потеряла координацию и пару раз завалилась на скрипящий от старости стул…

На выходе из столовой образовалась небольшая пробка. Виной тому стало колесо инвалидной коляски, застрявшее в полу, прорезанном огромными щелями. Сидящая в коляске женщина тревожно мычала и била скрюченными руками по подлокотникам. Сопровождающая ее волонтерша тщетно пыталась высвободить злополучное колесо, отчего коляска содрогалась, а сидящая в ней натужно выворачивала шею и закатывала глаза. Зрелище было жуткое. Тамара бросилась было на помощь, но этим повергла женщину-инвалида в еще большее беспокойство и вынуждена была отступиться. Из глубины столовой бежали официантки, крикливо сетуя на отсутствие мужиков.

– Да что это такое! – возмутилась Тамара и, опустившись на корточки, резко дернула колесо вверх.

Больная замычала и обметанным ртом выдула слюнные пузыри.

– Не надо! – крикнула Мальцевой волонтерка и вытерла рукавом стекающий со лба пот.

Маруся, сжавшись от ужаса, смотрела на женщину-инвалида, ее спутницу и ползающую по полу мать.

– Что стоишь?! – гаркнула Тамара. – Беги! Позови кого-нибудь из мужчин…

Машка выскользнула из столовой и понеслась к пансионату. Она готова была бежать хоть на край света, лишь бы не видеть это перекошенное судорогой лицо с выпученными фарфоровыми глазами.

«Ужас! Ужас! Ужас! – орала внутри себя девочка. – У-у-у-жас-с-с!»

Не помня себя от страха, Машка пролетела мимо отца и взвилась по лестнице, ведущей к стеклянным дверям пансионата.

– Маруся! – крикнул ей вслед пропавший папаша и вскочил в дверь следом за промелькнувшей дочерью.

– Скорее! – голосила девочка у ресепшн и пинала ногой кафедру.

– Что ты кричишь? – поинтересовалась Вета и на всякий случай поправила «муравейник» на голове.

– Та-ам! Та-ам! Ма-а-ама!

– Что с мамой? – поддавшись общей панике, заорал Виктор.

– Она не мо-о-ожет!

– Что-о-о-о?! Что-о-о не может?! – Мальцев схватил визжащую дочь за плечи и начал трясти.

– Ни-че-о-о не может! – обнадежила его Машка и отчаянно заревела.

– А-а-ах! – разом обмяк Виктор Сергеевич и схватился за сердце.

– Па-а-апа! – пришла Марусина очередь пугаться до беспамятства. – Па-а-апочка!

Холл пансионата стремительно наполнялся публикой, утомившейся от бессобытийного отдыха и потому жаждущей драматических зрелищ. В первые ряды было не пробиться: вокруг «осиротевшей» семьи Мальцевых образовалось плотное кольцо сочувствующих.

– Ай-я-я-я-й… – зацокал Заур над ухом раскрасневшейся от волнения Веты. – Все-таки бэ́да…

Услышав слово «бэ́да», женщины всхлипнули и предложили усадить обмякшего Виктора Сергеевича на диван.