На сегодняшний день повариху Аполлон вызывать не стал, ему надо было проникнуть в кухню через черный ход, который тоже построили по его настоянию — Ковалев слишком хорошо изучил школу выживания, чтобы пускать какое-то серьезное дело на самотек.

Он не знал, понадобится ли ему когда-нибудь черный ход, но предпочел его иметь, чувствуя, как всякий крупный интриган, что у любого, самого удачливого человека, могут возникнуть обстоятельства, когда нужно иметь запасной выход. Как в прямом, так и в переносном смысле слова.

На этот раз Ян шел в дом майора неохотно. Он опасался, что взбаломошная бабенка может спровоцировать его на непредвиденный поступок, и не хотел идти у неё на поводу. А кроме того, у него с утра было нехорошее предчувствие.

Прежде он никогда не видел кошмаров. Ему обычно снились вещие сны вроде снов с участием прадеда. Или сны светлые, радостные, после которых он просыпался полный сил и работал с подъемом. Минувшей же ночью ему приснились жена и дочь, которые бежали от кого-то страшного, чьего лица и даже фигуры Ян не видел, но по тому, как от ужаса кричала его Танюшка, понимал, что бегущий её вот-вот настигнет, а он ничем не мог ей помочь. Ни руки, ни ноги во сне его не слушались.

Убийца или зверь в его сне Таню настиг и убил, а Ян проснулся от собственного крика.

Сон повлиял на него странным образом: он разозлился на Юлию. На то, что она, не спросясь, надо ли это ему, вовлекает его в какие-то свои планы. И при этом не сомневается, что Ян в её руках.

Он решил, что именно сегодня сообщит Юлии, что ни в чем помогать ей не будет, а если она и дальше станет его донимать, обратится к самому майору и расскажет, что за змею пригрел тот на своей груди.

Поплавский чекистам не сочувствовал, но в этой ситуации майор Ковалев представал перед ним попросту обманутым мужчиной. Причем обман происходил с участием его самого, человека, который вовсе этого обмана не хотел.

Юлия нисколько не изменилась. Она всегда действовала нагло, добиваясь своего самыми нечистоплотными методами. Но если, встреченная в юности, она вызывала у него боязнь и восхищение царственной красотой, то теперь только брезгливость.

То, что Юлия стала женщиной легкого поведения, его не удивило. Как сказал бы его приятель и отчим жены, профессор Подорожанский, за что боролись, на то и напоролись. Кем бы она ещё могла стать?

Вообще-то высокородная пани своего ремесла не стеснялась. Само чувство стеснения было ей незнакомо, но услышь она мысли Яна, взбеленилась бы. То есть как это, кем могла стать? Вершительницей судеб всяких низкородных.

При этом подразумевалось, что самой Юлии никаких усилий для того делать бы не пришлось. Знай себе, ходи по балам да меняй мужчин, как перчатки! Иными словами, Юлия отводила себе ту же роль, какую играла теперь, только на другой ступени общества…

Она все ещё надеялась, что Ян одумается. Поймет наконец, здесь не Москва! И если там он был известным врачом и пользовался какими-то льготами, то в зоне он станет никем.

Вчера, будучи одна дома, она продумала свой план до мелочей. И в нем отказ Яна никак не принимался во внимание. Правда, подразумевалось, что придется убрать со своего пути Ковалева. Естественно, убить. Оружие, в чем она опять-таки не сомневалась, ей достанет Аренский.

Ее уверенность имела под собой почву. А если точнее, у неё все получилось: пистолет ей вчера же был доставлен.

К сожалению, убийство Аполлона поручить было некому. Арнольд, несмотря на все свои мускулы, сделать это побоится. О Яне и говорить нечего. Значит, оружие придется взять в руки ей, слабой женщине.

Ее отец, вечная ему память, не считал человеческую жизнь божьим даром, на который нельзя покуситься. Потому за свою жизнь немало погубил народа. Говорили, он испытывал при этом особое удовольствие.

Юлия может свидетельствовать, что это неправда. Ему не требовалось себя как-то по-особому поддерживать или взбадривать, но он внимательно следил, как себя ведут при этом его слуги. Были среди них садисты, и некрофилы, и трусы, которые, мучая беззащитные жертвы, поднимались в собственных глазах.

И Юлия тоже пошла в своего отца. Она не получает извращенного удовольствия от смерти других, но если нужно для дела, рука у неё не дрогнет. И уж на курок нажмет без сожаления…

Это только в романах герои ломают руки и сходят с ума, убив себе подобного. В жизни обычные люди уничтожают себе подобных и потом спят спокойно. Мучиться кошмарами — удел интеллигентов…

Что-то сегодня не ведут Яна. Неужели Коротышка опять решил пошутить?

Арнольд, отдавая ей пистолет, поинтересовался, умеет ли она стрелять? Юлия лишь презрительно на него взглянула и ничего не сказала. Конечно, умеет! И неплохо. Во время нэпа один её любовник содержал тир. Единственное, что он хорошо умел, так это стрелять. Потому и Юлию охотно обучал, мол, в жизни все пригодится.

Она достала браунинг и полюбовалась. Из инструкций того знакомого стрелка она знала, что это оружие для дальней стрельбы не годится. Что ей и нужно, ведь придется стрелять с близкого расстояния и видеть при этом его удивленные ненавистные глазки. И наблюдать, как медленно уходит из них его ничтожная жизнь…

Чего это она так разволновалась? Рано. Ни к чему расходовать свою ненависть вхолостую.

Аполлон сидел внизу у вьюшки и слушал. Дом был полон звуков, и все они будто стекались сюда, к нему, замершему в ожидании.

Наконец хлопнула входная дверь, и он услышал голос Аренского.

— Раздевайся. Телогрейку сюда брось. Не дай бог, на хозяйскую шинель вши переползут… Тебе шприц кипятить нужно?

И голос Поплавского:

— Не знаю. Посмотрю, как она себя чувствует, может, и без укола обойдемся.

— Тогда поднимайся, я тебя в коридоре подожду. Мне ребята из Москвы газеты прислали. Просмотрю.

— Повезло тебе!

— Может, и тебе сегодня повезет.

— А вот это навряд ли.

И послышались шаги поднимающегося по лестнице врача. Открылась дверь. И прямо в уши ударил томный голос Юлии:

— Я-а-нек! А я уже заждалась. Тебя ко мне не пускали?..

Почему она с ним так разговаривает? Неужели за два раза, что они виделись, между ними возникли такие панибратские отношения?

— Что ты придумала на этот раз: тебе лучше, хуже или ещё какая болезнь обнаружилась?

— Можно подумать, тебе неприятно сюда приходить.

— Не все ли равно, куда ходить под конвоем!

— Ага, понял теперь, что такое неволя! А ведь ещё на лесозаготовки тебя не отправляли, урки с тобой разборки не проводили.

— Почему не проводили? Было дело…

— Как же так? А если бы они тебя покалечили? Почему ты мне не сказал? Тебя перевели бы куда-нибудь в безопасное место.

— Спасибо за беспокойство, но я сам справился.