– Да. Только нет голода потом. Отец Виталий говорит, это потому что Триединый – прародитель всех Великих Стихий, и Черный – тоже его часть. Поэтому и сомнарисы себя тут так хорошо чувствуют. Просто во внешнем мире для нас нет поддержки Жреца, поэтому мы вредим другим своими ритуалами и можем сами сорваться, вот и запрещено черное колдовство. Хотя по сути нет плохой или хорошей родовой магии. Всё можно использовать во благо или во вред.

Она беззвучно помешала чай, аккуратно отложила ложечку, зябко поправила шаль.

– Опасность тебе грозит, Саша. Потери. Смерть за спиной. Не хочу тебя отпускать. Ты стал мне якорем в мире. Как жить, не зная, что с тобой?

Он поманил ее пальцем, и, когда Катя подошла, притянул к себе на колени, потерся носом о плечо, поцеловал запястье.

– Вот, – вокруг ее руки обвилась тройная золотистая нить. Такая же появилась у него на запястье. – Если не смогу позвонить, всегда по ней будешь знать, в порядке ли я. Если ранен буду – стянется немного болезненно, запульсирует и отпустит. Если в реальной опасности – запульсирует часто, почти до вибрации. Если погибну, – он поморщился, потому что Катя вцепилась в его руку до боли, – будет ощущение ледяного браслета.

– Не призывай смерть, – горестно прошептала герцогиня, – она и так близко.

Алекс допивал чай, Катя сидела у него на коленях, прижавшись виском к плечу и медленно, ласково скользила губами по шее, вверх-вниз, вверх-вниз, согревая горячим дыханием. И он гладил ее по спине, чувствуя, как его нежно касается шершавая и бархатистая темная аура, заставляя сердце биться быстрее, а тело – наливаться силой, прогоняя усталость.

Катя зашевелилась на его коленях, встала. Вздохнула, словно перед прыжком в пропасть, и даже зажмурилась на мгновение.

– Пойдем, – сказала она – шаль ее скользнула с плеч на стул. – Пойдем, Саш, я хочу тебя.

Ночь была темна, щедра, жарка и отчаянно полна жизнью. Стонами женщины, запахом ее, касаниями тонких пальцев и полных губ. Влажной спиной, выгнувшейся, вздрагивающей под его движениями, налитой грудью в ладонях. Темными взглядами через плечо. Сбившимися от дикого желания простынями, горячей кожей под языком, вкусом покорности и чуждости, сладко приправленных опасностью.

Собственным шепотом – почему-то Александру никак не хватало слов, чтобы выразить все, что он чувствует, и он раз за разом шептал одно и то же, многократно повторенное: «Какая ты, Кать… Катя…» И почти с благоговением смотрел, когда она склонялась сверху, оседлав его, чтобы поцеловать, и хватал ее за бедра, не в силах выдерживать мучительно медленный ритм, и послушно всасывал в себя соски, когда она требовательно выгибалась навстречу. И раз за разом в конце ощущал шершавую, почти болезненную ласку темной ауры – от этого удовольствие становилось почти невыносимым.

Алекс заснул, не в силах встать и сходить в душ. Но он не зря был боевым магом: даже сквозь сон ощущал, как Катерина лижет его лоб – раз, другой, третий, – что-то долго и настойчиво шепчет, ласково гладя его по волосам. Пахло кровью – пальцем она водила ему по лбу, рисуя то ли круг, то ли шестиугольник. Снова звучал шепот, и опять чувствовал он прикосновение языка.

– Колдуешь? – еле сумев раскрыть рот, пробормотал Александр, притягивая ее к себе.

– Да, Саш, – неслышно выдохнула она. – Спи.

– Я вернусь, и выйдешь за меня, Кать. – Язык ворочался неохотно, все тело было тяжелым, как плита.

– Только вернись, – попросила она и тихо подула ему в лицо, на лоб, как ребенку. Поцеловала – и он, успокоенный этой нежностью, окончательно ушел в глубокий сон.

5 февраля, Рудлог, Север

Алмаз Григорьевич Старов еще раз спешно осмотрел законсервированную обсерваторию, добавил сил в застывшую паутину плетений, выключил свет – погрузились во тьму и огромный телескоп, и несколько ярусов исследовательского центра, и столы его коллег и помощников – и, не оборачиваясь, торопливо направился к выходу.

Он работал до последнего, но вчера растущая со дня смерти двух Белых королей неустойчивость плетений достигла критического уровня, и сложнейшая паутина магических настроек начала разрушаться. Единственное, что он мог сделать, – это прекратить работу и заморозить их, усилив по максимуму. Вдруг случится чудо, стихийные потоки нормализуются, и никакого конца света и конца стихийной магии не будет?

У выхода из обсерватории старого мага ждал Александр Свидерский, десять минут назад открывший дверь в его кабинет, где Алмаз Григорьевич дописывал в журнале последние отчеты о своих наблюдениях.

– В двадцати километрах от Лесовины в течение получаса откроется портал, – сказал он ровно. – Пора, Алмаз Григорьевич.

Старов молча кивнул, продолжая выводить аккуратные строки.

«…Судя по рассчитанному графику, Творец движется по огромной восходящей спирали относительно уже посеянных миров. Таким образом, развивающиеся семена долгое время остаются вне поля его зрения и в следующий раз попадают под его взгляд через несколько миллиардов лет, самостоятельно пройдя этапы выживания и укрепления или разрушения. Первичный отсев. К сожалению, нет фактов, позволяющих предположить, что с ними должно происходить дальше, потому что Сеятель только ступил на второй виток. Наш мир еще очень молод и, судя по всему, должен пройти свою точку разрушения или укрепления».

Он захлопнул журнал, бережно надел на ручку колпачок, посидел пару секунд и сунул журнал в сейф. И пошел выключать свет.

– Что с остальными? – спросил Старов ворчливо, закрывая тяжелую дверь обсерватории на ключ.

Александр зажмурился, проморгался – после темноты обсерватории сияющий на солнце снег и белоснежные вершины гор вокруг резали глаза.

– Мартин и Виктория воюют в Блакории, Алмаз Григорьевич. Я видел их. Они поженились.

– И шестидесяти лет не прошло, – пробрюзжал Дед, направляясь вниз по склону. Алекс улыбнулся.

– Март передает вам привет и клянется привезти после войны в подарок целую коллекцию муравьиных челюстей.

– Болтун, – с той же ворчливой нежностью буркнул Алмаз. Оглянулся на обсерваторию. Александр сделал вид, что не заметил.

– Макс все еще спит. Мы подключили их с принцессой к системам жизнеобеспечения. Вы никогда не подозревали его, Алмаз Григорьевич?

– Мало ли что я подозреваю, – под ногами старика паром исчезал снег, поднимаясь в сияющее горное небо тонкими облачками. – Мне знать надо. Как про Севастьянова. А то я подозревать всякое могу. Например, откуда на тебе черный заговор на удачу.

– А, вот что это такое, – Алекс потер середину лба, усмехнулся, двинул рукой, открывая Зеркало. – Это от моей будущей жены, Алмаз Григорьевич.

– Ну-ну, – скептически буркнул семикратно разведенный старый маг. – У вас в компании всегда так: куда один, туда и остальные. Осталось Тротта обженить.

– Это вряд ли, – хмыкнул Свидерский, выходя вместе с учителем в заснеженном хвойном лесу. Прямо перед ними, окруженный гудящей военной техникой, полицейскими листолетами, закрытый тонкими щитами, мерцал «цветок» перехода размером с футбольное поле, и в середине его уже начал проваливаться изрисованный звериными следами снег.