– Хорошо. Я это понял. И надеюсь, наш разговор останется только нашим разговором.

– Я подумаю над вашим предложением. – Борцевой смотрел на него поверх своих дымчатых очков.

– А и думать не нужно, – Гордеев ответил ему таким же взглядом, хотя очков на его носу не было.

– Ну почему же? Если мне это будет выгодно… Не один ведь Новицкий – прагматик…

– Вас понял. – Гордеев потихоньку пил свой десертный напиток, джулепом они его здесь обозвали, что ли. – Но о прагматике здесь придется забыть. Сами ведь видите – прагматик может угодить в тюрьму, и это еще не самый худший вариант…

– Я очень не люблю угрозы, – сказал Борцевой, доедая свои сливочные фрукты и промакивая рот салфеткой. – И еще больше тех, кто угрожает.

– А это не угрозы. – Гордеев улыбнулся. – Обмен информацией. Я себя в долгу перед вами не считаю. Про «зауэр» я вам сказал совершенно честно, а теперь еще скажу то, что вы до сих пор, может быть, не знаете. Братва до сих пор интересуется, куда делись деньги общественного телевидения.

Салфетка от лица Борцевого свалилась на стол.

– Да, вы не ослышались – братва. У них есть большие сомнения, что во всем виною – менты и прокуратура. По их подсчетам выходит, что немало бабок находится в чьих-то цепких ручонках. А уж они-то, как вы можете догадаться, не примут никаких оправданий…

– Какая мерзость! – с отвращением сказал Борцевой. – По вашей речи и поведению понятно, что вы воспитывались не в подворотнях и образование у вас чуть больше, чем школа рабочей молодежи…

– И?

– Я услышал много нравственных сентенций, а закончили вы пошлейшими угрозами. Братвой пугать? Неужели вы думаете, что вы, поигрывающий в интеллигентность человек, с ними договоритесь?! Да, в интеллигентность можно играть, но к ворам вы не подстроитесь – и надеяться не стоит!

– Извините, но не они меня послали. Я честно изложил вам то, что мне нужно от вас. Почти ничего не узнал…

– Но я вам также вполне честно сказал, что не знаю, где эта кассета. Попросите свою братву о помощи. Или пусть вам Ландыш еще чего-нибудь наболтает – на новую!

– Я уже не об этом. Сейчас мне важно быть уверенным только в одном: наш разговор остается разговором между нами. То, что нас видели вместе, ничего не значит. Главное, о чем мы говорили. Вы не мешаете мне, я не мешаю вам.

Видя, что Борцевой медлит и хочет еще что-то предложить, Гордеев постучал ложечкой по своей чашке.

– Не надо слишком задумываться. Я же вижу, как вы цените все красивое. Костюм. Галстук. Очки, часы, автомобиль. Обед, наконец. И в мои цели не входит мешать вам жить в мире прекрасного… А от братвы ведь и на нарах не спрячешься… Там любят эстетически утонченных…

Гордеев, как только мог гадко, улыбнулся.

– Мерзавец! – бросил ему Борцевой. – Хамский холуй!

– Ах, Роман Анатольевич, Роман Анатольевич, – покачал головой Гордеев. – Вы даже ругаться не умеете…

Однако последние слова Борцевой уже не услышал. Вылетев на улицу, он заскочил в свой лимузин и умчался.

Гордеев было поднес к губам бокал с остатками своего джулепа, но тут позади него раздался поющий голос:

– Юрий Петрович! Долго смотрела – вы это или не вы? Из гостиницы почему-то пропали…

Гордееву не пришлось даже оборачиваться.

Перед ним явилась – собственной персоной – Джуси Фрут.

Смешная жизнь, смешной разлад…

Сергей Есенин. Мне грустно на тебя смотреть…

Сегодня Джуси Фрут, она же Таня Вершкова, была одета в летний брючный костюм нежно-оранжевого цвета. Ее пальцы были унизаны серебряными кольцами и перстнями, на запястьях болтались браслеты. Браслет, как заметил Гордеев, когда она села за его столик, положив ногу на ногу, был и на ее щиколотке.

– Здравствуйте, Таня, – кивнул господин адвокат, глядя на юную нахалку.

Ему хотелось немного посидеть в прохладе этого ресторанчика, сохраняя одиночество. Надо было подумать над тем, что узнал от Борцевого. С Пантелеевым они условились встретиться только в полночь, но до этого времени надо было бы обязательно увидеть Баскакову и обсудить с ней историю с неким Ландышем, который, настрелявшись, решил, что расплачиваться за эту стрельбу в одиночку ему слишком накладно.

Но Джуси Фрут сама явилась перед ним, и отказываться от разговора с ней было бы странно.

После ночного танца с ней Гордеев не сомневался, что и в «Мельпомене» она возникла не случайно.

Юрий Петрович хотел думать, что кафе не прослушивается. Во всяком случае, Борцевой говорил с ним без опаски.

Но с Джуси Фрут он решил вести себя поаккуратнее.

– Чем обязан? – спросил он, совсем как Борцевой полчаса назад.

– Увидела вас, захотела извиниться за ночное вторжение. Очень люблю музыку, – как бы оправдываясь, произнесла она.

– Ну, наверное, тогда вам надо ходить на дискотеки, в концертные залы…

– Это верно, хороший совет, однако не всегда есть время. Подолгу задерживаешься на работе…

– А у вас что, ненормированный рабочий день? – с ироническим сочувствием спросил Гордеев.

– Бывает. Зато отгулы хорошие, – не моргнув глазом ответила Джуси Фрут.

– Может, выпьете что-нибудь?

– Сок, пожалуй.

Подозвав официанта, Гордеев заказал сок и себе – того же джулепа.

– Сок? – удивился официант. – Может, коблер? Есть сливовый, абрикосовый, айвовый?

– А это что такое? – в свою очередь спросила Джуси Фрут, нимало не смутившись и не играя.

Официант такого простодушного вопроса не ожидал.

– Так, смесь соков с фруктами, – несколько смутившись, ответил он. – На чистые соки калькуляция не установлена.

«Вот он, совок, – хмыкнул Гордеев. – И здесь кажет свое рыло».

– А поесть не хотите? – спросил он у Джуси Фрут.

– Нет-нет, я только завтракаю и ужинаю. Обеда нет. Принесите, пожалуйста, этот ваш коблер – сливовый, – обратилась она к официанту.

Кивнув, официант отошел.

– Не обедаете – и поэтому такая худенькая…

– Нормально. Я и должна быть такой.

– Почему же?

– Ведь я фотомодель. Такой стиль.

– Вот как! Значит, вы еще и фотомодель.

Джуси Фрут немного покраснела.

– Вы хотите сказать, что мои занятия кажутся вам сомнительными?

– Я ничего не хочу сказать. Вы сами пришли ко мне в номер той ночью. Сами подошли сегодня. У меня складывается впечатление, что это я вас интересую, а, пожалуй, не вы меня.