2229 год от В.И.

26-й день месяца Иноходца.

Эланд. Идакона

Зарядивший с утра дождь честно смывал последние остатки снега, по всему было видно, что еще день или два, и в Эланд придет настоящая весна. Старый Эрик готов был заложить свою душу против дохлой кошки, что завтра задует южный ветер, который погонит волны Ганы вспять, и начнется разлив. Это было как нельзя кстати, ибо означало, что переправа будет недоступна еще кварту, а то и две.

Старый маринер не преминул сообщить об этом Рене, который при всех своих достоинствах пока еще не обзавелся ревматизмом, позволявшим предсказывать погоду точнее и проще мага-погодника. Аррой же поспешил рассказать о наблюдениях Эрика Шандеру Гардани, ибо погода всегда была и останется лучшей темой при разговоре с тем, с кем трудно общаться, а с Шандером было очень тяжело. Гардани слабел на глазах, и помочь ему не мог никто. Выражать же свое сочувствие словами и скорбной миной Рене был не в состоянии. Он не раз представлял себя на месте Шани и понимал, сколь страшным и унизительным было бы выслушивать слова утешения от друзей и соратников. Для обоих было бы проще прекратить мучительные встречи, но это означало признать то, что Рене ни в коем случае не хотел признавать, — полную безнадежность.

В глубине души у герцога теплилась надежда на возвращение Рамиэрля, который, возможно, справится с заклятиями Годоя. Сам Рене в последнее время лихорадочно пытался припомнить все, что ему говорили темные эльфы, и даже кое в чем преуспел. Это могло пригодиться и в бою, и в повседневной жизни, но ничего, что позволило бы спасти Шандера или докричаться до Романа, герцог не вспомнил. Оставалось ждать и пытаться вести себя как ни в чем не бывало.

Рене весело приветствовал друга и объявил ему прогноз Эрика. Шандер с нарочитым интересом выслушал и заметил, что, если Гана разольется, переправа будет недоступна для войск Михая кварту, а то и две…

— Именно так, — уверенно подтвердил Рене и замолчал, подыскивая новую тему, — знаешь, мой сын очень дружен с Белиндой.

— Да, я знаю, она мне написала, — согласился Шандер, — передай мою благодарность Рене-младшему.

— И Диману, — торопливо добавил Рене, — именно он избавил девчонку от общества моей супруги.

— Странная вы пара, — задумчиво заметил Шандер, — мне, наверное, никогда не понять ваших отношений.

— Мне тоже, — улыбнулся Аррой. Тема была нащупана. В конце концов, обсуждать с Шани свои семейные дела можно было без утайки, а чужие неприятности на какое-то время отвлекут беднягу от собственной беды, — это ты у нас счастливчик, которому удалось жениться по любви. Мне же судьба подсунула такую радость, на которую и через порог смотреть тошно.

— Я счастливчик? — в темных глазах Шандера полыхнуло пламя. — Да, разумеется, счастливчики всегда теряют тех, кого любят, и превращаются в обузу, подыхая на руках своих друзей.

— А ну заткнись, — рявкнул Рене адмиральским голосом, в бешенстве позабыв, что находится у постели умирающего. Как ни странно, это помогло — Шандер внезапно улыбнулся, став похож на себя прежнего.

— Слушаюсь, монсигнор.

— Вот именно, — улыбнулся и Рене. — Нечего тебе прибедняться, тебя любили, и ты любил. Да, она умерла, но осталась Белка. А теперь появилась еще и Лупе.

— Так ты знаешь?

— Догадываюсь. Она любит тебя, и, готов спорить на что угодно, она тебя найдет. Так что изволь дождаться.

Кажется, он наконец взял верный тон, потому что с лица Шандера медленно исчезали равнодушие и безнадежность. Тема Лупе оказалась неисчерпаемой, они проболтали чуть ли не полторы оры, когда в комнату влетел запыхавшийся Зенек.

— Монсигнор! Кардинал Максимилиан.

— Ну и? — весело осведомился Рене. — Что с тобой? Кардинала никогда не видел? Тут он, что ли? Зови. Ты не возражаешь, Шани? — Шани не возражал, да и не успел бы возразить. Дверь распахнулась, и в комнату вступил Его Высокопреосвященство, причем не один.

2229 год от В.И.

Ночь с 25-го на 26-й день месяца Иноходца.

Олецька. Нижняя Арция

Из-за обложивших небо облаков проследить границу между днем и ночью было трудно, но гоблину показалось, что стемнело как-то сразу. Со двора тянуло сыростью, и Уррик, всегда гордившийся своим умением переносить как тепло, так и холод, неожиданно для самого себя зябко передернул плечами. Он не видел смысла в усилении караула, но служба есть служба, и два десятка гоблинов заняли указанные им места на галерее дюза, куда вновь пожаловал регент, вознамерившийся просить Творца прекратить дождь.

Молебен подзатянулся, и гости, и монахи устали, так что дюз затих довольно рано, и только колокол отбивал каждую ору. Время тянулось неимоверно медленно. Странно, но на сердце Уррика кто-то словно положил тяжелый камень. Даже не камень, а кусок грязного подтаявшего льда. Никогда еще гоблин так страстно не ждал утра, хотя ночь, напоенная запахами нарциссов, сирени и мокрой земли, ничем не отличалась от вереницы предыдущих. Было тихо. Даже соловьи, и те не пели, измученные затянувшимся ненастьем. Впрочем, соловей — птица вольная, сам решает, где ему летать и когда петь.

Если бы только небо очистилось! Уррику отчего-то неистово хотелось увидеть извечный узор созвездий, поочередно восходивших над горизонтом. В эту пору особенно хорошо видны четырнадцать зеленоватых звезд, в горах называемых Косами Инты, а здесь — Сиреной, но все закрывали тяжелые, низкие облака. Обычное, в сущности, дело, но Уррик с трудом сохранял спокойствие, ему отчего-то хотелось закричать в голос, зажечь факелы, разбудить людей. В довершение всего с реки потянуло туманом — дело во время ливня немыслимое!

Жители Олецьки ворочались и кричали в своих постелях, отбиваясь от странных кошмаров, но не просыпались. До рассвета оставалось совсем немного, когда двери келий, отведенных Михаю Годою и его спутникам, распахнулись и на галерею одновременно вышли регент, его советник, тот самый, за которым гнались арцийские всадники, и два тарскийца-телохранителя, причем все они были облачены не в свою обычную одежду, а в странные светло-серые хламиды, поверх который болтались нагрудные украшения в виде серебристого диска с каким-то рисунком.

Годой подошел вплотную к Уррику и его людям и поочередно взглянул всем в глаза.

— Вы знаете, что должны повиноваться мне. — Гоблины согласно наклонили головы — конечно же, они знали, они один раз присягнули, и этого вполне достаточно. Регент, похоже, остался доволен. — Сегодня я делаю первый шаг к возвращению того, кому вы служите. Идите и помогайте!

Помощь, впрочем, не потребовалась. Ни аббат Вилизарий, ни его монахи, ни тем более несколько человек заключенных — так, всякая мелочь, сельские знахари и знахаришки, не сопротивляясь, направились в иглеций. Они были первыми, но не последними. Пришел эркард с женой и многочисленными детьми — от шестнадцати до четырех годов, заспанные нобили, торговцы, ремесленники… Храм, и так не очень вместительный, был забит до отказа. Затем привели двух девушек…