– Сюда, Флокс, – сказал Крокетт, резво встрепенувшись.

– У тебя есть, Сэмми?..

Крокетт кинул ей кусок сахара. Девушка разлеглась на диване, высоко закинув обольстительные ноги, и маленькими белыми зубками стала покусывать сахар.

Домашняя лаборатория Тагеки Кая была просторнее и лучше оборудована, чем все отделы «Фогеля-Паулсона». Там стоял большой операционный стол, который поворачивался под любым углом, мощные лампы на шарнирах, шкафы с инструментами, стерилизаторы, холодильники со стекляными дверцами, гигантский рентгеновский аппарат, микроскопы и все прочее.

– Ух! – воскликнул Мэнихен.

Тагека был одет в хирургический халат и в этот момент стягивал маску и шапочку. Под халатом виднелись голубые джинсы и ковбойские туфли на высоких скошеных каблуках с серебряными насечками.

– Я вскрыл восемнадцать мышей. Желтых. – Он улыбнулся Мэнихену, сверкнув самурайскими зубами. – Рано еще утверждать что-либо определенное; однако, по всей видимости, Мэнихен, вы наткнулись на нечто совершенно новое.

– В самом деле? – жадно спросил Мэнихен. – А на что?

Тагека Кай и Крокетт обменялись многозначительными взглядами.

– Пока я знаю только, что это новое, – мягко сказал Тагека Кай. – В наше время этого достаточно. Вспомните хула-хуп, вспомните очки для стереоскопического кино. За считанные месяцы сколачивались целые состояния.

Мэнихен учащенно задышал. Тагека снял халат и оказался в гавайской рубашке.

– Мои предварительные заключения, – отрывисто сказал он. – Нетоксичное вещество, для простоты назовем его «Флоксо», в соединении с другим известным нетоксичным веществом, диокситетрамерфеноферрогеном-14, обнаружило сродство к пигментному материалу восемнадцати желтых мышей и одного карпа…

– Девятнадцати, – поправил Мэнихен, вспомнив первую желтую мышь, выброшенную в мусоропровод.

– Восемнадцати, – повторил Тагека. – Я основываюсь только на фактах.

– Простите, – смутился Мэнихен.

– Исследование клеток, – продолжал Тагека, – и других органов показывает, что каким-то образом, пока необъясненным, раствор вступает в реакцию с пигментным веществом, чьей формулой я не стану вас обременять, с образованием нового соединения, которое стремительно поражает симпатическую нервную систему, почти немедленно парализуя названную систему и соответственно вызывая прекращение дыхания, движения и сердцебиения. – Он налил себе еще стакан шерри. – Почему у вас такие красные глаза, партнер?

– Понимаете, я привык к восьми часам сна… – начал Мэнихен.

– Придется отвыкать, – заявил Тагека. – Я обхожусь одним.

– Да, сэр, – сказал Мэнихен.

– Возможные перспективы практического применения этой интересной зависимости между нашим раствором и определенными органическими пигментами находятся вне моей компетенции. Я простой скромный патолог. Но нет ничего бесполезного в коридорах науки. В конце концов, Кюри открыли свойства радия всего лишь потому, что, оставив на ночь в темной комнате с очищенным уранитом ключ, сумели получить его фотографию. Ведь мало кто сейчас проявляет интерес к фотографированию ключей, не правда ли, партнер? – Он неожиданно хихикнул.

Странные эти японцы, подумал Мэнихен. Совсем не такие, как мы.

Тагека вновь стал серьезным.

– Необходимы дальнейшие тщательные исследования. Для начала, эксперименты хотя бы с пятью сотнями желтых мышей – при пяти сотнях контрольных. Тысяча карпов – аналогичная процедура. Естественные желтые организмы: нарциссы, попугаи, тыквы, кукурузные початки и так далее. Высшие позвоночные: собаки, некоторые желтозадые бабуины, встречающиеся в джунглях Новой Гвинеи, буланые лошади…

– Как я проведу в отдел моющих средств лошадей? – спросил Мэнихен, чувствуя легкое головокружение. – Особенно, если мы хотим сохранить тайну?

– Эта лаборатория, – Тагека широким жестом обвел сверкающую роскошь, – в полном распоряжении моих досточтимых друзей. Кроме того, в проведении экспериментов необходимо проявлять определенную инициативу.

– Но я не могу затребовать лошадей! – в смятении воскликнул Мэнихен.

– Я считал условленным, что мы занимаемся этим делом в частном порядке, – ледяным голосом проговорил Тагека, глядя на Крокетта.

– Верно, – сказал Крокетт.

– Но откуда взять денег? Желтозадые бабуины… О господи! – вскричал Мэнихен.

– Я всего лишь патолог, – сказал Тагека и выпил шерри.

– У вас компании по всему миру, – причитал Мэнихен. – Лихтенштейн, Нигерия… А я зарабатываю семь восемьсот…

– Нам это известно, партнер, – прервал Тагека. – Я возьму на себя вашу часть предварительных расходов.

Мэнихен чуть не расплакался от благодарности и тяжело задышал. Теперь уже нет сомнения – он выходит в общество людей иного круга.

– Не знаю, что и сказать… – начал он.

– Не надо ничего говорить, – перебил Тагека. – В качестве компенсации за израсходованные средства я беру себе исключительные права на вашу долю в Северной Европе по оси Лондон – Берлин.

– Да, сэр, – произнес Мэнихен. Он хотел бы сказать еще что-нибудь, но не мог. – Да, сэр.

– Полагаю, на сегодня достаточно, джентльмены, – объявил Тагека. – Не желаю торопить вас, но мне еще предстоит работа.

Он вежливо проводил Крокетта и Мэнихена до двери лаборатории и запер ее за ними.

– Восточная подозрительность, – прокомментировал Крокетт.

Девушка в лиловых шароварах все так же лежала на диване. Ее глаза были широко раскрыты, но она вряд ли что-либо видела.

Да, несомненно, подумал Мэнихен, бросив последний жадный взгляд на обольстительную девушку, наш век – век узкой специализации.

Неслись бешеные недели. Днями Мэнихен строчил доклады о воображаемых экспериментах, доказывая, что не зря получает зарплату и движет науку вперед в интересах «Фогеля-Паулсона». Ночи он проводил в лаборатории Тагеки Кая. Он приучился спать три часа в сутки. Опыты продолжались. Пятьсот желтых мышей благополучно почили в бозе. Желтый афганский пес с выдающейся родословной, купленный втридорога, прожил меньше часа, проглотив вместе с молоком три капли раствора Мэнихена, в то время как черно-белая дворняжка, за грош вызволенная у живодера, лишь радостно лаяла после той же трапезы. Дохлые карпы сотнями лежали в холодильниках Тагеки. Желтозадый бабуин, проявив сперва глубокую привязанность к Тагеке, терпимость к Крокетту и яростную ненависть к Мэнихену, испустил дух через десять минут после того, как его соответствующая часть была омыта умышленно слабым раствором.

Несмотря на изощренные манипуляции Крокетта (тот ухитрился выделить из «Флоксо» две гидроксильные группы и подверг диокситетрамерфеноферроген-14 бомбардировке радиоактивными изотопами), остаточные кольца упорно не желали удаляться с испробованных материалов.