То, что я успел заметить, показалось мне очень странным – не развалины, не гробницы, не могильники, всего лишь пыльный перекресток. Сотни дорог – разбитых, выложенных мрамором, дешевой плиткой, усыпанные битым щебнем, просто вытоптанные в земле. Две колеи, между которых поднималась жесткая щетка высохшей травы, старая болотная гать, тонущая в черной жиже, стертые ступени, уходящие под землю, и даже строительные плиты, наваленные одна на другую, образуя крутую, обрывистую лестницу, ведущую куда-то вверх, к призрачному карнизу высотного здания. Этот путь отчего-то представлялся мне самым привлекательным, но я не мог сейчас пойти по нему, просто запомнил направление. На обочинах качал тернистыми головами высохший под палящим солнцем репейник, топорщились иглами белые колючки.

В центре перекрестка был вбит серый от времени столб, на нем болтался выгоревший обрывок материи, когда-то красной. И больше ничего.

Но главное, все эти дороги – пути к спящим людям и дэймосам.

Еще одно незаметное усилие, и я начал вытягивать тонкие ниточки следов, ведущих от ее мира снов к другим.

– Не сопротивляйся, – прозвучал над ухом ободряющий шепот Амины, и меня безжалостно вышвырнуло прямо в объятия ламии и вернувшейся боли. – Ты должен довериться мне.

Лед растаял, тело женщины, прижимавшейся ко мне, пылало от нестерпимого жара, а может быть, мои синапсы обманывали меня, принимая холод за тепло.

– Пробуждение всегда болезненно, – шептала она, и горячее дыхание, втекающее в мое тело вместе с ее словами, становилось также невыносимо.

Я поднял руку, вцепился в плечо Амины для того, чтобы сбросить с себя ее обжигающую тяжесть, но вместо этого крепче прижал. Тот миг, когда боль превращается в удовольствие, а незаметное противостояние своей и чужой воли становится агрессивным поединком. Я все глубже впивался в мир снов ламии, так же как она вгрызалась в мое подсознание. В какой-то миг мне показалось, что мы сплелись так крепко, что уже ничто не сможет нас разъединить. Клетка ламии, только построенная не из наших тел, а из мыслей, чувств, воспоминаний, желаний. Я наматывал на кулак пути, ведущие из ее мира в другие миры, она выцарапывала из моей глубинной сути дэймоса. И мы оба зависли в этом поединке.

А потом вдруг что-то произошло. За пределами сна и в его пределах.

Жар исчез, и холод тоже….Кто-то бесцеремонно оттолкнул от меня Амину, грубо обрывая невидимые цепи, связавшие нас. Я рванулся за ней, пытаясь удержать, она закричала, хотела схватиться за мою протянутую руку, чтобы остаться рядом. Но не смогла. Меня вышвырнуло из сна. Через все слои навылет.

Я очнулся. Обрыв был таким внезапным, что понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где я нахожусь.

Как долго я отсутствовал в реальности? Час? Два?

Тело пробивала дрожь, как будто меня только что вынули из морозилки. Одежда была мокрой от пота… или растаявшего льда. Я все еще лежал на старом матрасе на чердаке своего дома и пытался отключиться от недавнего видения. Над головой покачивался, крутясь по собственной оси, скелет птицы с растопыренными костями крыльев, сквозняк, словно огромный пес, лежал под дверью и, сунув нос в щель, жалобно скулил и сопел.

Она не смогла… Что-то в этом доме выдернуло меня из сна и швырнуло прочь. Надежный сторож, вечный неспящий Аргус.

Я отбросил камень, и он загремел где-то у дальней стены. Ударил кулаком по спинке дивана, из швов вылетело облачко трухи и осело на моем потном лице. С ненавистью осмотрел захламленное помещение.

Потом сел, запустил пальцы в растрепанные волосы, с силой потянул, пытаясь унять кипящие в душе разочарование и злость. Кое-что у меня все-таки есть – пути из мира ламии четко зафиксировались в сознании. Я сумею пройти по ним… когда немного успокоюсь.

А вот Амина не последует за мной по тому же пути. Этого не сделает никто. Она не найдет меня для того, чтобы продолжить исцеление. Я же – не буду рисковать и возвращаться.

Я выпрямился, провел руками по лицу, стирая с него последние следы сожаления, поднялся и вышел из комнаты.

Хэл появилась внезапно. Как всегда. Хлопнула калитка, простучали по замерзшей земле ботинки на толстой подошве.

Она быстро вошла в дом и столкнулась со мной, идущим ей навстречу. Порывисто обняла. Под слоем холодной одежды я чувствовал жар ее тела, слышал стук часто колотящегося сердца. В тугих завитках волос таяли редкие крупинки снега. Потом вдруг она резко отстранилась, схватила меня за плечи и внимательно всмотрелась в лицо, словно могла прочесть на нем отголосок смертельного воздействия Александрии. Ничего не увидела, выдохнула, улыбнулась и крепко прижалась губами к моим губам.

Поцелуй был наполнен свежестью мятного леденца, прохладой поздней осени и далекой пряной горечью кофе. Но я не успел в полной мере насладиться им, Хэл отстранилась, потерлась носом о воротник моей рубашки.

– От тебя пахнет жарой и песком, а еще дымом от сгоревшего сандала.

– Запахи Александрии.

– Я волновалась.

– Знаю.

В ее серых глазах вновь мелькнула тень тревоги. Увидела изменения во мне? Ощутила отголосок разбуженного дэймоса? Нет, это невозможно. Как бы чутко Хэл ни была настроена на меня, ни услышать, ни почувствовать ничего опасного и запретного она не могла…

Мы сидели на кухне за столом друг напротив друга. Ученица не торопила меня, хотя я видел, как ей не терпится узнать, что произошло в Александрии. Я хотел ей рассказать обо всем, поделиться своими размышлениями, но что-то останавливало меня. И я сам не мог понять, что именно. Наконец она задала наводящий вопрос, издалека подводя меня к интересующей ее теме:

– Как там?

– Беспокойно. Впрочем, в Александрии всегда было именно так. Локальные столкновения, погромы и поджоги. Но теперь это грозит разрастись до гигантских масштабов. И последствия, я так предполагаю, в скором времени могут обрушиться на Полис. Мало нам экологической катастрофы в Бэйцзине…

Хэл молча, жадно слушала. Но я прервался, услышав стук калитки.

– Я посмотрю, кто там. – Она решительно поднялась и вышла в коридор.

Вернулась ученица через пару минут.

– Это тебе. Курьер привез. – Озадаченная Хэл передала мне пакет.

В маленькой коробке лежала пуговица – простая, серая, гладкая. Под ней обнаружилась записка. Несколько слов, распечатанных на принтере.

«Дорогой Аметист, я не мастер по созданию снов, но этот тебя должен заинтересовать. Сделай одолжение, посмотри на досуге». Подпись внизу «Морфей». И постскриптум: «Если возникли опасения – тебе ничего не грозит. Клянусь Фобетором».

– Это он?! – Хэл выхватила их моих рук послание. – Морок?! Он знает твой адрес?!

Я смотрел на пуговицу, она смотрела на меня двумя крошечными зрачками отверстий.