– Конь должен чувствовать, что ты его хозяин. Иначе это сильное и своенравное животное может пойти, как ему угодно. Однако если совладаешь и сможешь подчинить себе – лучшего друга не найдешь. Вот у князя нашего Игоря есть любимый вороной жеребец, статный и величавый, ну что твой ромейский кесарь, да такой же норовистый. И что же – смирился вороной под княжеской рукой, стал покладистым, как базилевс ромеев, который в нынешнем году склонил гордую голову перед правителем Руси и подал ему с поклоном все, что русы пожелали.

Свенельд говорил о князе Игоре уважительно, однако Малкиня уловил в его словах словно бы легкую насмешку. Знает Свенельд нечто такое.. Вскоре умеющий читать чужие мысли Малкиня начал понимать кое-что. Оказывается, не князь Игорь склонил ромеев к договору, а княгиня Ольга сумела так дело поставить, что надменные византийцы пошли на выгодный для Руси ряд[116]. Но о том было мало, кому ведомо. Ольга не станет похваляться, чтобы не принизить величия мужа. А Свенельд только еще большим почтением к княгине проникся. Да и вообще его мысли о княгине... Малкиня даже отворачивался, краснея. Ишь, о чем смеет мечтать посадник! И все-то Ольга, Ольга, Ольга... Зачем же тогда ему Малфрида, которую так разыскивает? Но тут мысли посадника становились такими путаными, что Малкиня ничего не мог понять. Потому и поразился, когда варяг, не обнаружив древлянки ни в Гольско, ни в его окрестностях и узнав, что о ней тут никогда никто не слыхивал, неожиданно пришел в ярость. Даже княжьего волхва осмелился за грудки хватать.

– Что, дурнем меня со своим князем считаете! Гоняете, как юнца влюбленного! Ну, погодите у меня. Припомнится вам еще эта издевка!

Только позже, когда Свенельд перестал бушевать и ругаться, Малкиня зашел в землянку, где расположился на постой посадник, и сказал, что не останется больше в Гольско, если ему тут должного уважения не оказывают.

– Да пошел ты!.. – отмахнулся варяг. Его мысли, уже более спокойные, были о сборе дани, о том, что раз сюда редко люди из Киева наезжали, то следует сначала брать не больше положенного, то есть по шкурке соболя или по несколько белок от каждой землянки, да еще подать со свадеб взять и с воинской добычи. Остальное же... Остальное он возьмет в следующий наезд, когда местный люд свыкнется с тем, что под Русью находится.

Размышляя о своем, Свенельд словно забыл о стоявшем рядом волхве, сидел на земляном приступке, отмахиваясь от тянувшегося из открытого очага дыма. Странно смотрелся тут посадник в своем вышитом кафтане и в накинутой на плечи лисьей шубке. Словно невесть какая иноземная птица угодила в земляной темный подпол и теперь решает, как быть.

– Так я поехал? – напомнил о себе волхв.

Свенельд задумчиво поглядел на него из-под отросшей челки.

– Ты еще тут? Я-то думал, ты, как ваши свободные волхвы, и спрашивать лишний раз не станешь. Уйдешь – и был таков. Но раз уж ты оказал мне уважение, то и я не оставлю тебя вниманием. Провожать-то, конечно, не выйду, благословлять в путь не стану, однако твою бурую кобылку велю оседлать. Мороз-то какой ударил, без коня тебе несладко в лесу придется. А на бурой, да еще по проложенной моим отрядом тропе, ты скоро доберешься до Искоростеня. Или еще, куда надумаешь ехать.

Ну, не серчать же долго на такого! И Малкиня все то время, пока ехал на лошади через промерзший лес, вспоминал варяга добрым словом. На лошади, спокойной и покладистой, ехать по проторенной тропе оказалось удобно и скоро. Волхв кутался в широкий плащ на меху, ноги грел теплый лошадиный бок, чистый белый снег поскрипывал под конскими копытами. Малкиня лошадку не погонял, не надеясь еще на свое умение наездника, однако все же отметил, что на лыжах он уже давно притомился бы и до истока речки Уж навряд ли успел бы добраться до сумерек. Его тело ныло после долгой верховой езды, но настроение было приподнятое. Он оглядывался по сторонам, видел небольшие, притихшие к ночи селения избы и полуземлянки, казалось, совсем утонули в голубоватом в сумерках снегу, лишь кое-где сквозь натянутые на оконцах пузыри тускло светились желтоватые огоньки лучин. Но когда Малкиня попросил гостеприимства, его приняли, как полагалось, накормили горячей кашей с сывороткой.

На другой день Малкиня снова тронулся в путь. Морозы стояли ядреные, все вокруг заледенело от инея, а река Уж покрылась твердым льдом, копыта лошади звонко цокали по нему, когда Малкиня проезжал мимо расположенных вдоль речного пути селений, замечал и более высокую кровлю гостевого подворья, вокруг которых собирались приехавшие с данью древляне, а то появлялся и витязь-полюдник в остром шишаке поверх войлочного колпака, в заиндевелом пластинчатом панцире. Еще не оживление большака, но все-таки ехать было спокойно, путь охранялся, и одинокий волхв мог не опасаться, что кто-то осмелится напасть на него, позарясь на теплый плащ и лохматую кобылку. И Малкиня даже подумывал о том, что не так и плохо живется древлянам под рукой Киева, что уже притерпелись люди. Хотя... Никто ведь из древлянских старейшин или обычных охотников-древлян не проболтается о том, что припрятывают оружие, что учатся биться и готовы по приказу выступить, когда настанет время. А сам он едет на подаренной Свенельдом лошадке, торопится в Искоростень к своему князю, чтобы подсобить ему заключить договор с послами от вольного племени волынян.

На следующий день Малкиня вновь тронулся в дорогу. Благо, что с утра распогодилось, утро вставало солнечное и ясное, и вскоре едущему верхом волхву стало даже жарко в меховом широком плаще. Вокруг искрился снег, однако под лучами солнца иней стал сходить с ветвей, а там и глупые синицы запищали радостно, веселясь негаданному теплу, из чащи то и дело слышалось токование глухарей. Лишь после полудня погода начала портиться, солнце поблекло, вокруг сразу стало сумрачно и холодно. Откуда-то наползала сероватая густая дымка, и Малкиня мог теперь смотреть на солнце, даже не щурясь – оно было занавешено серой пеленой.

Волхв понял, что по всем приметам приближается снегопад, и, когда начали срываться первые крупные снежинки, подумал, было сделать остановку. Ехать во время снегопада по лесу – не самое приятное занятие, к тому же ноги и спину ломило от непривычно долгого сидения верхом. Поэтому, когда впереди, на берегу заледеневшей реки, он увидел небольшое селение, окруженное привычными шестами с черепами животных, решил сделать остановку и набраться сил перед последним отрезком пути. Он не сомневался, что уже завтра сможет доехать до Искоростеня – местность была ему знакома.

Люди в селище не сразу признали в нем волхва: волхв на коне – дело невиданное. Однако когда Малкиня скинул меховой плащ и на его поясе и на груди забренчали амулеты, селяне сразу стали почтительны, смотрели даже с некоторой опаской. Прежние страхи, когда волхвы-чародеи творили свое колдовство, еще не прошли, как и не исчезла уверенность в том, что именно волхвы являются лучшими людьми древлянского племени. Поэтому с Малкиней поначалу держались осторожно, и лишь когда прошла ночь и волхв проспал ее сном обычного усталого путника, а поутру совсем буднично вышел по малой нужде и потом, пока подкреплялся у очага наваром из тетеревов, шутил с глазевшими на него малыми детишками, – селяне прониклись доверием к нему. Местный старейшина даже подсел, речь завел, спрашивая, не слыхал ли кудесник о ведьме, вызвавшей падеж скотины, а также насылавшей нежить лесную на людей? Малкиня, не переставая есть, только пожал плечами: случись что-то подобное, князю бы в Искоростень о том наверняка донесли бы.