Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Либби улыбается, скручивает бумажную салфетку и бросает ее на пластиковый поднос.
— Нет, — говорит она. — Ни за что. Я не лодырь. К тому же я почти уверена, что некоторые документы лежат немного криво.
— Тогда, — улыбается ей Дайдо, — еще три с половиной часа нормальности. Доведем это дело до конца, согласна?
Квартира в распоряжении Люси еще целый час. Она использует его для того, чтобы принять ванну, накрасить ногти, высушить волосы феном и аккуратно уложить их на плечи, увлажнить кожу и нанести макияж. Она до сих пор не воспринимает эти вещи как должное. Прошел год с тех пор, как Генри нашел ее в доме на Чейн-Уолк, как он привел к ней Серенити, как они все наконец воссоединились. В течение года Люси жила с Генри в его шикарной квартире в Мэрилебоне, спала на двуспальной кровати под мягкими хлопковыми простынями и не делала ничего, кроме как выгуливала собаку и готовила вкусные блюда. Они с Клеменси встречаются раз в месяц, пьют шампанское, говорят о детях, музыке, о странностях Генри — о чем угодно, только не о том, что случилось с ними обеими в молодости. Они никогда не будут так же близки, как тогда, но они по-прежнему лучшие подруги.
Марко сейчас тринадцать лет. Он учится в модной частной школе в Риджентс-парке, за которую платит Генри и где, похоже, «все курят вейпы и принимают психотимуляторы». Он полностью утратил свой французский акцент и, как он сам говорит, «теперь я лондонец».
Стелле шесть лет, и она ходит в первый класс хорошей начальной школы в Мэрилебоне, где у нее есть две лучшие подружки. Обеих зовут Фрейя.
Вчера Люси ездила на метро в Челси, посмотреть на дом. Дощатые щиты сняты, объявление «Продается» заменено на «Продано». Вскоре дом наполнится визгом дрелей и стуком молотков; его разберут и соберут заново, чтобы удовлетворить вкусы и потребности другой семьи. Вскоре другие люди будут называть его своим домом и никогда не узнают, даже на миг не заподозрят правду о том, что происходило в этих стенах много лет назад, как четверо детей были заключены в тюрьму, как их жизни были сломаны, как затем они были выброшены в мир — больные, истощенные, с травмированной психикой.
Люси больно вспоминать ту несчастную юную девушку, какой она когда-то была. Ее нынешнее «я» отказывается принимать ту, кто в поисках внимания и ласки спала и с отцом, и с сыном. Иногда она смотрит на Стеллу, свою крошечную идеальную дочурку, и пытается представить, как та в тринадцать лет отдается мужчине, чтобы почувствовать себя любимой. При этой мысли Люси морщится от боли.
Звякает телефон. Она вздрагивает, и ей, как обычно, становится немного страшно. Наверно, так будет всегда. Убийство Майкла не было раскрыто. Полиция остановилась на версии о том, что он был убит по причине долгов перед партнерами из преступного мира. Вскоре после того, как убийство попало в заголовки, она увидела в одной французской газете упоминание о себе:
Считается, что у Риммера, который был дважды женат, есть ребенок от первой жены, англичанки, известной только по имени «Люси». По словам экономки Риммера, он и его бывшая жена недавно несколько раз встречались, но ее не рассматривают в качестве подозреваемой в этом деле.
Увы, она никогда по-настоящему не успокоится, пока существует вероятность того, что какой-нибудь молодой, но ранний детектив, чтобы проявить себя, не вычислит и не выследит ее. Похоже, спокойствия ей не видать до конца своих дней.
Но нет, это не эсэмэска от новичка-детектива, это эсэмэска от Либби: скриншот страницы из ее банковской выписки, и слово Есть!
Наконец-то, думает Люси и, вздрогнув, облегченно вздыхает. Конец этого этапа ее жизни. Начало нового. Теперь, после всех этих лет, она может купить собственный дом. Дом для себя, детей и собаки. Свой дом, который никто не сможет у нее отобрать. И тогда, думает она, тогда она сможет точно понять, что ей делать со своей жизнью. Она хотела бы и дальше учиться играть на скрипке. Хотела бы стать профессиональным музыкантом. И, самое главное, теперь на ее пути нет преград.
Первая половина ее жизни была мрачна и исковеркана, одна борьба за другой. Вторая ее половина будет золотой.
Она отвечает на сообщение Либби.
— Всем шампанского! Увидимся позже, дорогая. Жду не дождусь, чтобы отпраздновать с тобой. Все.
— Я тоже не могу дождаться, когда увижу тебя. Люблю тебя, — отвечает Либби.
— Я тоже тебя люблю, — заканчивает Люси и, добавив длинный ряд смайликов, выключает телефон.
Ее дочь великолепна: нежная, заботливая душа, смесь Стеллы и Марко во многих отношениях, но также и дочь своего отца в том, как она идет своим собственным путем, как устанавливает свои собственные правила, в том, как всегда остается самой собой. А еще она буквально на глазах взрослеет и меняется, оставляя за спиной свои старые комплексы и страхи, которые сдерживали ее, так что теперь жизнь скорее указывает ей путь, а не навязывает его. Она стоит всех плохих моментов, какие только были между тем мгновением, когда Люси оставила ее в кроватке, и тем, когда снова ее нашла. Она ангел.
Люси снова берет трубку и прокручивает контакты. Добравшись до «Дж», она пишет сообщение:
Дорогой Джузеппе. Это твоя Люси. Я страшно по тебе скучаю. Я просто хочу, чтобы ты знал: я счастлива и здорова, дети и Фитц тоже. Я не вернусь во Францию. У меня теперь замечательная новая жизнь, и я хочу пустить корни. Но я всегда буду думать о тебе и всегда буду благодарна тебе за то, что ты был рядом со мной, когда моя жизнь пошла наперекосяк. Без тебя не знаю, где бы я сейчас оказалась.
Вечером семья ждет Либби в ресторане в Мэрилебоне. Все четверо — Люси, Марко, Стелла и Генри. Марко приветствует ее неуклюжим театральным объятием, его голова упирается ей в ключицу.
— С днем рождения, Либби, — говорит он.
Затем ее нежно обнимает Стелла.
— С днем рождения, Либби. Я люблю тебя, — говорит она.
Эти двое, ее брат и сестра, ее самые дорогие подарки.
Они замечательные дети. По мнению Либби, это целиком и полностью заслуга женщины, которая их воспитала. Они с Люси очень сблизились, причем, очень быстро. Из-за небольшой разницы в возрасте Либби часто воспринимает Люси как новую подругу, а не женщину, которая ее родила.
Люси встает, обнимает Либби за шею и громко чмокает около уха.
— С днем рождения, — говорит она. — С днем рождения! Боже, в это время двадцать шесть лет назад я думала, что разорвусь пополам.
— Это да, — соглашается Генри. — Она мычала совсем как корова. Часами. Мы были вынуждена затыкать уши.
Затем он осторожно обнимает ее.
Либби все еще не может разобраться в своем отношении к Генри. Иногда, стоит ей вспомнить слова Клеменси о том, что, по ее мнению, у Генри якобы есть склонность к злодейству, у нее по спине пробегает дрожь. Она думает о том, что он сделал, о том, как убил четырех человек, о мумифицированном теле молодой женщины, о расчленении кошки. Но убийство не входило в его намерения. Либби по-прежнему считает, что, если бы в ту ночь четверо детей обратились в местную полицию, если бы они объяснили, что произошло, рассказали, как дурно с ними обращались, как морили голодом и держали взаперти, что это был ужасный несчастный случай, им бы наверняка поверили и их бы оправдали. Но, увы, все было не так. Они все стали беглецами, в первую очередь от самих себя, и жизнь каждого из них пошла по своей невообразимой траектории.
