При производстве дознаний о преступных деяниях, разъяснялось «Временным положением», чины государственной стражи должны были руководствоваться статьями 250–260 «Устава уголовного судопроизводства» (1864 г.)[574]. Знакомство с ними дает основание полагать, что государственная стража, как и контрразведка, проводила лишь оперативно-разыскные мероприятия и предварительное следствие.

Дальнейшие следственные действия осуществлялись судебно-следственными органами, которые и определяли судьбу арестованных. Правда, временными штатами контрразведывательных органов, утвержденных приказом генерал-лейтенанта А.И. Деникина № 2097 от 30 августа 1919 г., в КРЧ штаба главкома ВСЮР предусматривалось, судное отделение, в КРО штаба неотдельной армии – должность помощника начальника отделения по судной части[575]. Однако недостаточная источниковая база не дает возможности исследователям ознакомиться с их задачами и полномочиями.

«Временное положение» предоставляло право командирам уездной и городской стражи, а также начальникам уголовно-разыскных управлений на предварительное задержание на срок не более двух недель всех лиц, внушающих основательное подозрение в совершении преступных деяний, указанных в 1-й статье «Временного положения о гражданском управлении в местностях, находящихся под Верховным управлением главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России». К таковым преступлениям относились: бунт против государственной власти, государственная измена; умышленная порча либо уничтожение воинского оружия; повреждение или уничтожение в районах военных действий водопроводов, мостов, плотин и иного имущества, которое было необходимо армии; нападение на часового, сопротивление страже, убийство или покушение на убийство должностных лиц; подстрекательство к неисполнению распоряжений властей, организация стачек. С 30 июля 1919 г. вступала в силу уголовная ответственность участников «установления советской власти и лиц, содействовавших ее распространению и упрочению»[576]. Таким образом, белогвардейские власти на Юге России законодательно попытались определить круг лиц, представляющих угрозу государственному порядку, и нацелить на их поиск контрразведку и уголовно-разыскные управления государственной стражи.

Однако несмотря на попытки властей придать законность деятельности органов безопасности, на практике им это удавалось слабо. По свидетельству очевидцев, контрразведчики творили произвол и беззаконие. Их работой были недовольны и большевики, и местное население, и даже сами белогвардейцы. О чинимых контрразведчиками беззакониях сообщали белоэмигранты Г. Виллиам, Н.Ф. Сигида[577] и капитан С.В. Устинов. Последний, приводя факты злоупотреблений служебным положением сотрудников контрразведки, в то же время акцентирует внимание на том, что следователи этого учреждения пытались придать работе формы законности[578].

Некоторые руководители органов безопасности, наоборот, считали, что контрразведка «ведет дело весьма вяло», поскольку служившие в ней лица судебного ведомства старались «все вогнать в формулу законности», мешавшую быстроте «принятия решения вопросов и необходимого террора». «На фоне “чрезвычайки” наша контрразведка вызывает у обывателя снисходительную улыбку», – говорится в документе[579].

«Мы писали суровые законы, в которых смертная казнь была обычным наказанием. Мы посылали вслед за армиями генералов, облеченных чрезвычайными полномочиями, с комиссиями для разбора на месте совершаемых войсками преступлений. Мы – и я, и военачальники – отдавали приказы о борьбе с насилиями, грабежами, обиранием пленных и т. д. Но эти законы и приказы встречали иной раз упорное сопротивление среды, не восприявшей их духа, вопиющей необходимости. Надо было рубить с голов, а мы били по хвостам», – вспоминал А.И. Деникин[580]. Главнокомандующий ВСЮР, борясь с мародерами из солдатской массы, приводил приговоры в отношении преступников незаметно, не предавая их огласке. И поэтому смертная казнь не имела должного психологического воздействия на морально разлагающуюся армию. Лица же офицерского состава, пользуясь покровительством своих коррумпированных начальников, в большинстве случаев уходили от ответственности.

На начальном этапе строительства контрразведывательных органов на белом Севере сотрудники пользовались «Инструкцией чинам военно-регистрационного отделения на кордонах», пункты которой в основном касались правил проверки документов, а также требований направлять задержанных лиц в распоряжение милиции. Этот документ подтверждает мнение начальника военно-регистрационного отделения М.К. Рындина о превалировании безагентурных методов работы над агентурными. Данная инструкция была составлена после инспекции контрразведывательной службы Селецкого войскового района, проведенной заведующим наружной службой наблюдения ВРО К.В. Мельниковым: «при обозрении Селецкого района усматривается масса дорог и тропинок, по которым весьма и весьма часто пробиваются сюда агенты-разведчики (большевики), что конечно влечет и уже влекло массу печальных для нас последствий. Все это я лично приписываю исключительно тому, что здесь нет буквально никакого контроля ни на дорогах, ни в местностях, где можно пробраться отсюда к большевикам и обратно»[581].

Обращает на себя внимание «Инструкция по руководству агентурой», которой, в частности, классифицировались источники информации: «Основаниями к агентурному исследованию и дальнейшему дознанию могут служить: 1) личные наблюдения агентов; 2) сообщения официальных мест и лиц; 3) сообщения частных лиц; 4) анонимные сообщения»[582].

С целью повышения эффективности работы контрразведки 1 июня 1919 г. генерал-лейтенант Е.К. Миллер утвердил штат и «Временное положение о полевом военном контроле», на который возлагались задачи по обнаружению, предупреждению и пресечению деятельности агентов советской власти и содействующих им лиц в пределах Северной области. Учреждались полевые и тыловые отделения военного контроля. Первые действовали в районах дислокации войск, вторые – в тылу[583].