– Почему Билли похож на этот орех? – спросил Эмиль, иногда шутивший очень зло.

– Потому что он расколот, – ответила Нэн.

– Вы не должны смеяться над Билли: ведь он не может отплатить вам тем же, – сказал Дэн, изо всей силы ударив по ореху. – Это низко!

– А к какому семейству насекомых принадлежит Блэк? – спросил всегдашний миротворец Франц, видя, что Эмиль сконфужен, а Дэн – мрачен.

– К семейству комаров, – ответил Джек.

– Почему Дэйзи похожа на пчелку? – спросил Нэт.

– Потому что она царица улья.

– Нет.

– Ну, говори сам.

– Потому что она делает вкусные вещи, всегда занята и любит цветы, – сказал Нэт, и Дэйзи покраснела от удовольствия, слушая эти похвалы.

– А почему Нэн похожа на осу? – спросил Томми, уже успевший поссориться с Нэн, и, не дожидаясь ответа, прибавил: – Потому что она злючка, жужжит из-за всякого вздора и жалит, как оса!

– А на какую вещь из посуды похож Томми? – немедленно отозвалась Нэн, тряхнув головой.

– На перечницу, – ответил Нед.

Видя, что разговор снова принимает неприятный оборот, Франц поспешил сменить тему.

– Давайте условимся, – сказал он, – что первый, кто войдет в комнату, должен будет рассказать нам какую-нибудь историю. Все равно, кто бы это ни был. Интересно будет посмотреть, кто придет первый.

Все согласились, и ждать долго не пришлось. Через несколько минут послышались тяжелые шаги, и вошел Сайлес с охапкой дров. Его встретили громкими криками, а он остановился, осматриваясь по сторонам, с удивленной усмешкой на своем красном лице. Франц объяснил ему, в чем дело.

– Вот как! Но я не могу рассказать никакой истории, – сказал Сайлес и, положив дрова, направился к двери. Тогда мальчики набросились на него, посадили на стул и с хохотом потребовали, чтобы он что-нибудь рассказал. В конце концов добродушный великан сдался.

– Я знаю только одну историю, да и то про лошадь, – проворчал он, очень польщенный таким приемом.

– Расскажите! Расскажите ее! – закричали мальчики.

– Ну, хорошо, – согласился Сайлес, и, отодвинув стул к стене, засунул пальцы в проймы жилета. – Я служил во время войны в кавалерии, и мне довелось участвовать во многих сражениях. Моя лошадь, Майор, была классной, и я очень любил ее – ну, все равно как человека. Она была не особенно красивая, но зато на редкость кроткая, выносливая и привязчивая. Во время первого же сражения она меня кое-чему научила и подала мне хороший пример. Вот об этом-то я вам и расскажу. Не стану описывать, как люди бились между собой и какой это ужас, – у меня и слов-то таких не найдется. Скажу только, что сам я до того растерялся от всего этого, что был как во сне. Нам велели идти в атаку, и мы поскакали вперед, туда, где шла самая резня. Меня ранили в руку, я свалился с седла и остался позади с несколькими ранеными и убитыми, а все остальные ускакали вперед. Опомнившись, я встал и огляделся, ища своего Майора. Мне казалось, что с меня уже довольно. Так как Майора нигде не было видно, я пошел в лагерь, но вдруг услышал ржание и, оглянувшись, увидел Майора, который смотрел на меня, как бы не понимая, почему я ухожу. Я свистнул, и он, как всегда, тут же подбежал ко мне. Я кое-как взобрался в седло – моя левая рука вся была в крови – и хотел ехать в лагерь, потому что чувствовал себя очень плохо и был слаб, как женщина. Говорят, это со многими бывает во время первого сражения. Но я ничего не смог поделать. Майор оказался храбрее меня, он не хотел идти в лагерь. Он пятился и фыркал, как будто обезумев от шума битвы и запаха пороха. Я старался настоять на своем, но не смог с ним справиться, и мне пришлось уступить. И что же сделал этот храбрый Майор? Он понесся во всю прыть туда, где дрались, и мы с ним попали в самую свалку.

– Какой молодец! – с жаром воскликнул Дэн, а остальные мальчики так увлеклись рассказом, что забыли о своих яблоках и орехах.

– Провалиться мне на этом месте, если мне не стало стыдно самого себя! – продолжал Сайлес, разгорячившись при воспоминании об этом дне. – Я совсем обезумел, забыл о своей ране, рубил направо и налево – до тех пор, пока рядом не взорвалась граната и не уложила многих из нас. Что было потом – не знаю. Когда я очнулся, битва уже кончилась. Я лежал около стены, а в нескольких шагах от меня лежал бедный Майор, тоже раненый. У меня была сломана нога, в плече засела пуля, а он – бедный Майор! – у него весь бок был разорван этой проклятой гранатой!

– Ах, Сайлес, и что же вы сделали? – воскликнула Нэн, подвигаясь поближе и глядя на него с горячим сочувствием.

– Я подполз к нему и старался остановить ему кровь, но мне это не удалось. Он лежал и стонал от страшной боли и смотрел на меня своими любящими глазами так, что у меня сердце сжималось. Я помог ему, как только мог, а когда солнце стало печь все сильнее и сильнее, он начал тяжело дышать. Я попробовал доползти до ручья, но не смог, потому что он был довольно далеко, а я был очень слаб. Тогда я стал обмахивать Майора своей шапкой. Какой-то раненый из наших врагов, с кем мы бились, лежал недалеко от меня. У него была прострелена грудь, и он умирал. Я предложил ему свой носовой платок, чтобы закрыть лицо от солнца, и он ласково поблагодарил меня; в такие минуты люди забывают, что они враги, и стараются помочь друг другу. Когда он увидел, что я горюю о Майоре и стараюсь облегчить его страдания, он повернул ко мне свое покрытое потом, бледное от боли лицо и сказал: «В моей фляжке есть вода; возьмите ее, мне она уже не поможет». А у меня с собой было немного водки. Я дал ему выпить, и ему стало полегче, а я так обрадовался, как будто сам ее выпил. Странно, как человеку становится приятно, когда ему удается кому-нибудь помочь!

Сайлес помолчал немного, как будто ему и сейчас было приятно вспомнить о том, как он и его враг забыли свою вражду и помогали друг другу, как братья.

– Расскажите про Майора! – закричали мальчики, которым хотелось поскорее узнать, что с ним сталось.

– Я смочил водою его горячий, сухой язык, и если бессловесная тварь может выказать благодарность, то он ее выказал. Но вода принесла ему мало пользы. Страшная рана мучила его, и я не мог вынести его страданий. То, что я сделал потом, было очень тяжело, но я совершил это из сострадания и знаю, что он простил меня.

– Что же вы сделали? – спросил Эмиль.

– Гм! – сказал Сайлес, и на его грубом лице появилось такое страдальческое выражение, что Дэйзи подошла к нему и положила свою ручку на его колени.

– Я застрелил его.

При этих словах все слушатели вздрогнули. Майор был в их глазах героем, и рассказ о его трагической смерти произвел на них сильное впечатление.

– Да, я застрелил его, чтобы избавить от страданий. Сначала я потрепал его по шее и сказал: «Прощай», а потом положил его голову поудобнее на траву, посмотрел в последний раз в его любящие глаза и прострелил ему голову. Он умер сразу, потому что я хорошо прицелился. И когда я увидел, что он лежит неподвижно и больше не стонет от боли, то порадовался за него. Но – нет, я не стыжусь этого! – я обнял его за шею и заплакал, как ребенок, – и Сайлес, растроганный воспоминанием о своем верном коне и рыданиями Дэйзи, провел рукавом по глазам.