— Вот именно, Грегори, вот именно! Мне тоже ничего иного не приходит в голову — очень похоже, скажу я вам, если подобное выражение вообще уместно в моем рассказе. Мне кажется, это должен был быть сам аббат… Ну что ж, больше мне, пожалуй, нечего вам рассказать. Я провел тогда ужасную ночь, Браун постоянно находился подле моей постели. На следующий день мне не стало лучше; я не мог даже встать. Доктора поблизости не нашлось, даже будь и так, сомневаюсь, что он смог бы серьезно мне помочь. Я попросил Брауна написать вам, после чего провел еще одну кошмарную ночь. Да, вот еще что, Грегори… Знаете, это подействовало на меня даже еще сильнее, нежели первый шок, поскольку длилось дольше — всю ночь кто-то или что-то стояло снаружи у моей двери, словно желая понаблюдать за мной. Мне даже показалось, что их было двое. И это были отнюдь не случайные или какие-то естественные звуки, которые доносились до меня в ночные часы; и потом, этот запах — отвратительный запах свежевскопанной земли.

Все, что было на мне в тот вечер, я стащил с себя и попросил Брауна унести. Кажется, он засунул мою одежду в печку, что стоит в его комнате; и все же запах не ослабевал, оставался таким же сильным, как и тогда, в колодце. Более того, он исходил откуда-то снаружи, из-за двери. Однако, с первыми признаками рассвета он улетучился, стихли и звуки. Это лишний раз убедило меня в том, что существо или существа были порождениями тьмы и потому не могли выносить дневного света. Поэтому я уверен, что если найдется человек, который взялся бы поставить плиту на место, то неведомые создания снова утратят свою силу — вплоть до тех пор, пока кто-нибудь не снимет ее снова. И вот я был вынужден дожидаться вашего приезда, чтобы попросить сделать это. Разумеется, я не мог послать туда одного Брауна; разумеется, не могло идти и речи о том, чтобы привлечь к этой затее кого-то из местных жителей.

Ну вот, такова моя история. И, если вы не верите мне, что ж, я не могу ничего поделать. Но мне почему-то кажется, что вы верите.

— И в самом деле, — кивнул Грегори, — ничего другого мне не остается. Я просто обязан поверить в ваш рассказ. Во все это! Я сам видел и колодец, и плиту, и, как мне показалось, даже разобрал очертания мешков или чего там еще. Кроме того, признаюсь, Сомертон, мне тоже показалось, что всю ночь кто-то стоял у моей двери.

— Уверяю вас, Грегори, именно так оно и было. Но, слава Богу, все кончено. Кстати, а что вы можете рассказать о своем посещении этого ужасного места?

— Очень мало. Нам с Брауном удалось без особого труда установить плиту на прежнее место, он прочно закрепил ее при помощи скоб и клиньев, которые вы попросили его прихватить с собой. Снаружи мы замазали место пролома так, чтобы оно ничем не отличалось от окружающих участков стены. Правда, я обратил внимание на одну деталь в резьбе по каменной кладке колодца на самой вершине его; кажется, она ускользнула от вашего внимания. Это было гротескное, вычурное изображение какого-то жутковатого существа, похожего на жабу или что-то в этом роде, а поверх него была выгравирована надпись, состоящая из двух слов: «Храни то, что вверено тебе».

Монтегю Родес Джеймс

Меццо-тинто

Некоторое время назад, если мне не изменяет память, я имел удовольствие поведать вам историю, приключившуюся с одним моим другом по имени Деннистоун — он, помнится, занимался тогда приобретением для Кембриджского музея предметов изобразительного искусства.

По возвращении в Англию он решил не придавать широкой огласке результаты своей поездки, однако они все же стали известны довольно широкому кругу его друзей, к числу которых принадлежал некий господин, в то время возглавлявший искусствоведческий музей другого университета. Предполагалось, что эта история произведет определенное впечатление на человека, по своей профессии близкого Деннистоуну, и он с энтузиазмом ухватится за любое объяснение описанного в ней случая, который, несомненно, может быть отнесен к категории невероятных. К своему немалому удовлетворению он обнаружил, что от него не ждут широкомасштабных закупок картин для своего музея — этим, как он считал, вполне могли заняться и другие его сотрудники, — а потому сей уважаемый господин смог позволить себе сосредоточить свое внимание на изучении великолепной коллекции собранных в этом музее топографических зарисовок и гравюр. Мистер Уильямс — а именно так звали этого поклонника изящных искусств — обнаружил, что даже в столь хорошо знакомом ему и, можно сказать, почти «домашнем» для него направлении живописи до сих пор остаются отдельные потаенные и потому весьма интересные уголки.

Любой специалист, когда-либо проявлявший хотя бы ограниченный интерес к поиску топографических картин, несомненно, знает, что в Лондоне есть специалист, помощь которого в данном вопросе поистине трудно переоценить. В свое время мистер Дж. В. Бритнел издал серию восхитительных каталогов значительной и постоянно меняющейся коллекции гравюр, планов и старинных зарисовок поместий, церквей и городов Англии и Уэльса. Данные каталоги, естественно, являлись объектом первостепенного интереса мистера Уильямса, однако поскольку его музей уже приобрел значительное количество топографических картин, он не стремился к резкому увеличению их численности, стараясь относиться к каждой из них с максимальной придирчивостью и скрупулезностью, а к мистеру Бритнелу он обратился лишь затем, чтобы восполнить пробелы в своей коллекции.

Однажды — это было в феврале прошлого года — на стол мистера Уильямса лег очередной каталог, изданный компанией Бритнела, к которому был приложен отпечатанный на машинке своеобразный постскриптум, написанный самим антикваром. В нем говорилось следующее:

«Дорогой сэр!

Хотел бы обратить Ваше внимание на номер 978, обозначенный в нашем новом каталоге. В случае проявления заинтересованности с Вашей стороны мы немедленно вышлем Вам данную работу.

Искренне Ваш, Дж. В. Бритнел».

Разумеется, найти в прилагаемом каталоге номер 978 было для мистера Уильямса делом нескольких секунд, при этом он обнаружил там следующую запись:

«978 — Автор не известен! — Интересное меццо-тинто: вид дворянского дома начала века. 38 x 25 см. Черная рама. 2 фунта 2 шиллинга».

На мистера Уильямса данная работа не произвела особого впечатления. С учетом того, что мистер Бритнел, который был непревзойденным мастером своего дела и отлично знал свою клиентуру, явно высоко оценивал это произведение,