Фрагмент фонтана Цезаря на Верхней площади (1725), Оломоуц. Скульптор Иоганн Георг Шаубергер

Самый сложный фонтан, творение главного местного мастера барокко Венцеля (Вацлава) Рендера по мотивам шедевров Джованни Бернини, украшает площадь Республики. Бассейн двухуровневый и семиструйный: пара тритонов и пара дельфинов на спинах и хвостах удерживают раковину, на которой балансирует путто в компании морских псов, малыш эффектно полощет горло. Ко всему этому добавляется, чтобы никому мало не показалось, фонтан «Арион», работа нашего современника Ивана Теймера, зашившего в скульптурную интерпретацию мифа о спасенном из морской пучины дельфином певце множество кодированных посланий. Тут и протест против унижения столичного по духу, но не первого по статусу города, и бунт против уничтожения тоталитарными практиками классической культуры, и личная драма художника, которого советская оккупация вынудила покинуть родной Оломоуц. Расшифровка значений бронзовых фигур (в том числе отдельно стоящей черепахи, по панцирю которой ползают крошечные черепашки) меня озадачила, но разобраться помогло интервью со скульптором, мэтром оломоуцкого нью-барокко.

Впрочем, можно было и самостоятельно допетрить, какими именно соображениями руководствовался Иван Теймер. Старые и новые водяные устройства Оломоуца служат всего лишь достойным орнаментом главного монумента города: 32-метровой колонны Пресвятой Троицы, снабженной 30 ростовыми скульптурами различных святых угодников и 12 барельефами духовного содержания, они выстроены в четыре яруса и в три этажа. Эпидемия чумы в начале XVII столетия продлилась два года, колонну избавления возводили почти полвека, успев освятить гигантскую композицию перед началом прусской осады. Жестокий враг пытался меткими выстрелами разрушить благодарственный памятник — один раз попал; ядро как память о прошлом до сих пор не вытащили, но, напротив, позолотили. Эталонный чумной столб так высок и пышен, что им в конце концов заинтересовалась ЮНЕСКО, внеся памятник в свои священные списки. От этой даты Оломоуц и отсчитывает новую европейскую сопричастность: 20-летие сотрудничества с агентством ООН дало старт масштабным празднованиям, чумной столб стал объектом лазерного шоу. Колонна сверкала, как новогодняя елка, наверняка видно было и с небес.

Понятно, что Троицкий столб, в котором укрыта инкрустированная по библейским мотивам часовня, несет множество смыслов[52]. Но главный из этих смыслов, пожалуй, все тот же, передающийся из века в век: местный патриотизм, поиски эффективных небесных и земных покровителей Оломоуца, Моравии, в целом Чехии, всей благословенной монархии Габсбургов. Ольмюц неизменно оставался немецкоязычным и немецконаселенным поселением (чехи сетуют, что крепость полтора столетия сдерживала приток славяноязычных крестьян из окрестных деревень), к концу Австро-Венгрии он был немецким на три четверти. Бургомистры, архиепископы и иные отцы города неизменно, со времен появления верного пса под рукой каменного Цезаря и до последних дней монархии, подчеркивали неразрывную связь своих владений с Веной.

Они, вполне возможно, были правы. Оломоуцкий историк и краевед Томаш Крыл провел тщательный учет визитов августейших особ и многочисленных членов августейшей семьи на его малую родину с XIII века и до 1918 года, составил перечень знаков внимания, которыми они одаривали Ольмюц, мероприятий, в которых они принимали участие, городских начинаний, которым они покровительствовали. Может, с Веной, Будой-Пештом или Прагой не сравнить, но все равно получилось солидно. Если даже Габсбурги не чувствовали особой приязни к исторической столице Моравии, то ее жители наверняка не считали, что обделены высочайшим вниманием. И служили династии верой и правдой, пока политические обстоятельства не подсказали иначе.

Оломоуц как раз в силу этих причин подходящее место для размышлений о непростом чешском и моравском отношении к своему габсбургскому прошлому. Австро-Венгерская империя, как почти любая «предпредпрошлая власть», уже не воспринимается только как «тюрьма народов» и царство толстопузых паразитов-эксплуататоров. XX столетие принесло Европе и всему миру множество невыносимых бед, серьезнейших трагедий, горьких разочарований, отчасти поэтому опыт межнационального сотрудничества, который веками накапливала Дунайская монархия, ныне воспринимается и как полезное общественно-политическое явление тоже, едва ли не как нечто предшествовавшее Европейскому союзу. Речь не о тоске по старым временам, хотя, впрочем, немного и о тоске тоже: коллективная память избирательна, многое хорошее вспомнилось, кое-что плохое забыто. А главное, понятно, что былому уже не вернуться, поэтому оно безопасно.

Упоение своим национальным, чешским или чехословацким, только на том основании, что оно есть чешское или чехословацкое, уступило место более трезвым оценкам, взрослому восприятию национальных ошибок, а в некоторых случаях и приятию вины «своих» политиков. Осознание центральноевропейской принадлежности современной Чешской Республики в значительной степени основано на богатом и разноцветном культурном опыте, накопленном вместе с народами соседних стран, территории которых некогда составляли общее государство. Наверное, приятно осознавать, что Вольфганг Амадей Моцарт, Густав Малер или Стефан Цвейг были соотечественниками твоих предков. Но совершенно точно даже противно думать о том, что у Адольфа Гитлера в кармане лежал такой же, как и у твоего прадедушки, паспорт.

Многие чехи, отправляясь в Вену, в шутку говорят, что едут в «свою столицу». В массовом сознании Австро-Венгерская империя предстает поблекшей черно-белой фотографией, на которой солидный мужчина в цилиндре поддерживает под руку изящную даму с летним зонтиком. Некоторые Габсбурги — Франц Иосиф, Мария Терезия, Иосиф II, престолонаследник Франц Фердинанд — остаются персонажами чешского народного фольклора, выражение za cisaře pána («во времена государя императора», аналог нашего «в старые времена») до сей поры присутствует в разговорной речи. Портрет этого старого императора, усатого Франтишека Йозефа, украшает холлы многих гостиниц, стойки многих баров, залы многих ресторанов. Полки книжных магазинов полнятся все новыми и новыми исследованиями и популярными публикациями, от фотоальбомов до женских романов, на австро-венгерскую тематику. Картинки общего прошлого оживают раз за разом: вот совсем недавно чешские, словацкие, венгерские кинематографисты под австрийским руководством завершили работу над добротным сентиментальным сериалом о молодости Марии Терезии. Судя по откликам в прессе, мало какой еще проект мог принести его участникам такое творческое удовольствие.