Когда я попросил гантели, они были доставлены два месяца спустя с оказией из Читы. В облцентре они не то чтобы были, но бывали.

…По сравнению с этим такой областной город, как, скажем, Могилев, уже потрясал изобилием. Было не все, но претензия дефицита поднималась.

Все мужчины ходили в туфлях. Черных. Кожаных. Из заменителя еще не научились делать. Туфлей не было. На ногах были, а в магазинах нет. Надо было ловить момент. Спрашивать у продавщиц. Интере соваться у знакомых. Объезжать магазины города. Вдруг появлялись хорошие чехословацкие. Красивые, добротные, престижные. Но дорогие. Тридцать – тридцать пять рублей. Только на выход, и только для состоятельных мужчин. На каждый день искали рублей по пятнадцать – двадцать. Туфли носили год. Зима-весна-лето-осень. Другой обуви у нормального человека не было. Через год эта единственная пара разваливалась. Начиналась следующая покупка.

Ценнейшим приобретением было знакомство с директором промтоварной базы. Он клевал только на врачей, кассиров, автослесарей. Все лучшее покупалось по знакомству прямо с базы. Бартер: обмен услугами, то бишь должностным ресурсом.

Вся молодежь ходила в светлых коротких плащах. Выше колена. Перетянуты поясом. Хлопчатобумажные, без подкладки, желательно с пелеринкой. Бледно-серо-бежеватые. Очень красиво. Плащей таких не было нигде и никогда. Мне отец купил через два месяца с областной промбазы. Где брали остальные – информацией не делились.

В безумной моде были ондатровые шапки. Очень мягкий, теплый, красивый мех. Их продавали только партноменклатуре в спецраспределителях. В них ходили звезды спорта и эстрады, начальники и фарцовщики. Ондатровую шапку купил мне ленинградский дед. Поздно вечером он возвращался из метро под аркадой Гостиного Двора. Поддатый мужчина пропивал новую ондатру за четвертак. Она стоила восемьдесят, но только для имеющих доступ. У деда было с собой двадцать пять рублей. Он прислал мне эту шапку в подарок на семнадцатилетие. Такой не было больше ни у кого в школе. Я носил эту шапку пятнадцать лет.

С переездом в Ленинград амбиции росли, но смысл дефицита не менялся. Кому суп жидок, кому жид мелок.

Коробка шоколадных конфет была одним из чудес советского быта. У всех есть, но нигде не продается. Я не видел ее в магазинах. Коробки покупали в ресторанах. А также из подсобок, с черного хода, с баз и складов. Ее можно было купить иногда в вагоне-ресторане скорого поезда. Везде с наценкой. Когда я научился внаглую проходить в «Европейскую», симулируя музыканта филармонии напротив, я покупал коробки конфет в подарок наверху, у «Крыши», за барной стойкой, заказав выпивку и, опять же, изображая музыканта. КГБ пас «Европу» плотно, за несанкционированный проход в интуристовскую гостиницу можно было огрести неприятностей.

Бананы, такое впечатление, продавались раз в год, и всегда в августе. Словно приходил банановоз-стотысячник по ежегодному контракту с обезьянами. Бананы были деликатесом. Рупь сорок за кило. Мы знали, что в Африке это пища бедняков, посмеивались над собой и все равно в глубине души не верили, что негры в Африке жрут бананы вместо хлеба и картошки. Несколько дней они продавались со всех лотков, и ко всем лоткам не прекращались очереди.

Очереди стояли в рестораны, в кафе, особенно в пивбары. Заведений было мало, а желающих много. Час в очереди, два в очереди – это было нормально. Богатые завсегдатаи наводили знакомство со швейцаром и совали в лапу. Простые люди униженно ждали, пропуская ценных клиентов.

Черт его знает… и все это было нормально!

Нормально, что раз в год перед Новым Годом «выкидывали» апельсины или мандарины, и толпы терлись и сопели. Нормально, что за месяц до Нового Года невозможно было найти шампанское. Нормально, что за дешевым портвейном выстраивалась очередь, пока ценный продукт не кончался.

Однажды мы, четверо друзей из одной комнаты общаги, договорились в день стипендии, что тот, кому удастся достать нормальную выпивку, возьмет на всех, и ему отдадут деньги.

И в «Генеральском» я налетел на очередь за «Рымникским». Было такое неплохое «портвейное» вино в поллитровых пузатых бутылочках. Не то болгарское, не то румынское, – где там кого бил Суворов под этим Рымником?

Я радостно забил в портфель шесть бутылок по полтора рубля и полетел с таким счастьем в общагу. Друг Нюк встретил меня с непонятным выражением и открыл шкафчик. Там стоял рядок из шести бутылок «Рымникского». Он купил их на Первой линии.

В дверь вошел лукаво-счастливый Жека и выставил шесть бутылок «Рымникского». Наш хохот его не обидел, но озадачил страшно.

Последние шесть притаранил Костя, и в него тыкали пальцем, извиваясь на койках. Костя оскорбился, матерился, бил себя по голове.

Мы не сразу поняли, что денег нам никто не отдаст. Я впервые понял, что коллективное бессознательное существует, а не придумано Юнгом.

Выпить это было невозможно, а оставлять немыслимо. На дверь налепили листок: «Здесь наливают друзьям». Мы угостили весь этаж: друзья!

То есть неожиданное отсутствие дефицита приводило к недоразумениям и растратам.

Из уст в уста передавали истории, как простая ивановская ткачиха была включена в тургруппу в Австрию, они зашли в колбасную лавку, она увидела двести сортов колбас и потеряла сознание.

Но тема дефицитной выпивки требует завершения. На первом курсе в комнате возникла невесть откуда бутылка из-под джина «Бифитер» – видно кто-то из иностранных стажеров оставил. Бутылку тщательно и бережно помыли. Залили пол-литра родной «Московской» и плюс как раз стакан яблочного сока. Стык завинчивающейся пробки смазали конторским клеем, стерев потеки. И гордо пошли в гости туда, где могли налить, неся впереди ценный подарок.

Бутылка обошла круг, и каждый проявлял реакцию ценителя: цокали, вздыхали, делали жесты, говорили типа «умеют, гады». Желтоватый цвет напитка никого не смущал.

Отвинчивающаяся пробка чуть протрещала засохшим клеем – типа была запечатанной. Дегустация сопровождалась причмокиванием и констатацией превосходства ихней алкогольной промышленности.

Тогда мы раскрыли секрет. Общий смех вышел немного натянутый, из самолюбия обозначающий веселье. Народ был уязвлен и сконфужен публичностью своей серости. Мы понятия не имели, как выглядит джин и каков он на вкус.

В трудовых коллективах за месяц до 31 декабря сдавали деньги на шампанское. Кто-то со знакомством на базе или в магазине закупал несколько ящиков. По две бутылки на нос. В декабре шампанского в магазинах не было.

Средь бела дня рабочего я, молодой специалист, пригласил девушку в скромный ресторан «Чайка» – с неожиданного заработка. Мы хотели шампанского, и мы хотели мяса, – такое было настроение. В ресторане не было шампанского. И не было натурального мяса. Нам предложили сухое болгарское и котлеты под несколькими названиями. Я помянул Остапа Бендера-миллионера. Я в прямой форме предложил официанту заплатить сверху. Он в завуалированной форме предложил мне засунуть свои деньги в полость тела.