Боже, почему все в жизни стоит денег! Баня душевая – 20 копеек. Рубашку в прачечную под жесткий крахмал – 17 копеек.

А пышка – пятак. А мороженое – от 9 копеек «молочное» до 28 «батончик в шоколаде с орехами».

А «резиновое изделие № 2» «презерватив» стоил 4 копейки. А пятиграммовый флакон эфедрина в каплях, от насморка, стоил 16 копеек. А конвалютка шесть таблеток кодеина по 0,2 грамма, от кашля, – 24 копейки. Без всяких рецептов, в любой аптеке. И никто ими не наркоманил!

Машина! Когда-то «Победа» стоила шестнадцать тысяч «старыми», дохрущевскими, – тысячу шестьсот по-новому. Потом – «Жигули» за три, «Москвич» за две с половиной, «Волга» – за четыре двести. Потом на черном рынке цены удвоили, а новые модели стоили все дороже, итого до семи тыс. «Жигули» и под одиннадцать «Волга».

(Примечание. Импорт мы в основном не учитываем, это были разборки богатых со связями. Заграница была закрыта.)

Хата! Квартира то бишь. Вначале – хрущевская однушка-кооператив за тысячу сто. Двушка – тысяча четыреста. К восьмидесятым хорошая трехкомнатная в кирпичном доме стоила шесть. Правда, записаться в кооператив было очень трудно: ценз проживания, малость имеющегося метража на рыло и т. д.

Снять комнату стоило 30 в месяц, квартиру – 50–80 рублей.

Ну, и остались книги. От восьмидесяти копеек до трех рублей. За восемьдесят нетолстая, а могла и за пятьдесят пять коп., честно говоря, – за треху толстый том на хорошей бумаге.

А на чем ездить?! Метро и автобус – 5 копеек, троллейбус 4, трамвай 3. Самолет Москва – Ленинград 20 рублей, купе поезда – 12. Общий сидячий Ленинград – Таллин – 4.50. Самолет Минск – Сочи – 37. Классов первых и эконом не было, все были и первые, и эконом. Первый появился уже к восьмидесятым, и стоил дороже на 25–30 процентов.

Такси! 10 копеек за посадку, 10 за километр. В 1978 тариф удвоили, первый месяц никто не ездил, потом, естественно, свыклись и смирились. Раньше можно было проехать Питер насквозь за рубль, потом стало за два с полтиной.

Междугородные телефонные переговоры. Их надо было заказывать заранее, прорываться, ждать. Или идти на переговорный пункт. На расстояние в среднем километров в тысячу – тридцать копеек минута.

Завершая перечень, я понял, что всегда ненавидел денежные расчеты. Моя любовь к арифметике хотела быть бескорыстной. Жизнь очень цинична. Украсть миллион и перестать считать деньги – что может быть прекраснее? По-моему, этот чистый порыв и лег в начало всей сегодняшней российской экономики. В которой цены совсем другие.

Нет! – я обязан по жизни назвать еще одну цену. Того, что меня кормило.

Пишущие машинки. Компьютеров-то не было. А написанное от руки нигде давно не принимали. Конторские машинки с широкой кареткой стоили до четырехсот, они никого не волновали. А портативные, личные:

«Москва» – 220. «Эрика» – 260. «Тревеллер» – 240. «Оптима» – 250. Я купил в комиссионке на Некрасова старую немецкую «Олимпию» за 160, и она безотказно служила мне двадцать восемь лет.

P.S. А квартплаты за комнату в коммуналке я платил два рубля, а трехкомнатная со светом и телефоном обходилась в месяц в десятку.

К первому сентября школьникам покупали тетради. Ну так их не было.

Тетради по русскому были для первого класса в густую косую вертикальную линейку и четыре горизонтальных на строчку: для высоты заглавных букв, для прописных и для элементов букв половинной высоты. Для второго класса серединно-горизонтальная линейка упразднялась. С четвертого класса тетради были в одну линейку, обозначавшую низ букв в строке. А по арифметике были все в ту же клеточку. Вот этих всех тетрадей и не было.

В первом классе были уроки чистописания. Мы выводили элементы букв: прямые, закругления, волосяные, с нажимом. Перышко желтого сплава (нержавеющая сталь с присадкой латуни) вставлялось в прорезь-зажим жестяного наконечника деревянной ручки («вставочки»). Оно макалось в чернильницу, коричневую пластмассовую «непроливашку». Ну так чернил тоже не было.

Родители договаривались с продавщицей «Культмага» («Культурный магазин», позднее переименованный в «Культтовары» – канцелярия, книги, игрушки, украшения. Обувь, одежда, мелочи. Еще были «Хозмаг» – мыло-корыта, и «Продмаг» – хлеб-вино-папиросы-макароны). Когда в магазин завозили коробочки чернильных таблеток, продавщица оставляла знакомым. Разводить надо было не таблетку на 200 граммов холодной воды, а на 100 граммов кипятка. Тогда чернила получались не водянисто-фиолетовые, а темные, густые, красивые. Если всыпать щепотку сахарного песка на кончике ножа, чернила темнели еще больше и приобретали дорогой зеленовато-бронзовый отблеск.

А на тетради сдавали деньги в школу. Потом выдавали по две пачки, полста штук каждому по русскому и арифметике. Иногда доставалось не всем. Менялись, одалживали. Кому-то привозили родственники, родители из поездок.

Советская ракета впервые в истории достигла поверхности Венеры! «Улетели наши тетрадки на Венеру!» – комментировали школьники: смесь сарказма с патриотизмом. Гражданская и экономическая зрелость наступала рано.

Авторучки уже появились. Авторучками нам писать запрещалось до пятого класса – чтоб не портили почерк. Разрешали с шестого. Авторучек тоже не было. Надо было ловить в «Культмаге» момент, когда они появились и еще не расхватаны. Лучшие авторучки из доступных нам были китайские. Это было ощутимое приобретение – до двух рублей родительских денег.

Классе в шестом же все пацаны просили у родителей велосипеды. Велосипеды были трех марок: «ГАЗ», «ЗиФ» («Завод имени Фрунзе») и «ПВЗ» («Пензенский велосипедный завод»). Велосипедов тоже не было, хотя почти все пацаны на них ездили. Их завозили в «Культмаг» раз в квартал, и договариваться надо было заранее. Все они были абсолютно одинаковы, двух цветов: черные и синие.

К пятнадцатилетию родительской свадьбы ленинградская бабушка прислала по почте тортик «пралинэ». Естественно, он именовался «шоколадно-вафельный». Он был обложен жато-мятыми газетами в сто слоев, но все равно немного покрошился. Его реставрировали растопленным в чашке пайковым шоколадом. Каждый гость получил по кусочку размером с пол спичечного коробка. Гости были в атасе. Тортиков «пралинэ» никто в Забайкалье не видел.

Также никто, кроме офицеров, не видел мяса. Офицеры получали пятикилограммовый на месяц мясной паек снятыми со стратегического хранения рыбными консервами. Но иногда из тех же закромов НЗ рубили свиные и говяжьи туши, отвисевшие в подземных ледниках свои 10 или 15 лет.

Мясо бывало на рынке, и стоило неподъемных денег.

Ваты не было никогда, но мальчиков это не касалось.

…Москва и Ленинград даже не знали, как живет остальная страна. Областной центр не знал, как живут районы. Райцентр не знал, как живут поселки и станции. Деревня и Москва были далеки друг от друга, как телогрейка от Парижа. Снабжение деревни стояло на следующей ступени после каменного века. В Москве была икра, в деревне не было хлеба – раз в три дня из «Автолавки».