— Нет! — сдавленно выкрикнул Данавиэль, уже понимая, что его прекрасная мечта ускользает из рук, как ветер.

Подчиняясь не разуму, который бездействовал, а никогда не дремлющим инстинктам, мужчина бросился к двери, наперерез летящей туда же девушке. Один шаг за порог — и чары комнаты перестанут действовать, и тогда никто уже не удержит её взаперти.

Он успел в последнюю секунду, сам удивляясь этому. Но всё же успел и встал прямо перед дверью, перегородив проход. Они замерли друг напротив друга — две обнажённые тени, одинаково прекрасные, напряжённые в своей готовности к борьбе.

— Ну же, сделай это, — прошипел сквозь зубы Данавиэль, глядя на кинжал, направленный остриём прямо ему в сердце. — Убей меня, и будь свободна.

Она не промахнётся. С такого расстояния не промахнётся даже плохой боец, а Леанисса себя к таковым не причисляет. Так почему она медлит? Кинжал дрожит в руке, и не спешит устремляться к заветной цели. Мысленно девушка уже видит кровь, алой лужей разлившуюся на пороге, видит, как она бежит прочь, оставляя за собой кровавые следы, но не может сделать последний решительный шаг. Наконец она набирается смелости и смотрит прямо в лицо своему сереброволосому пленителю. В его глазах нет страха, лишь боль, и даже слабый отголосок этой боли царапает ей сердце. Девушка, резко выдохнув, замахивается кинжалом, и он звякает об пол, выпав из ослабевшей ладони. Внезапно из золотых глаз исчезает всякое выражение, а затем они превращаются в два пылающих озера расплавленного металла. Зрачок сливается цветом с радужкой, а затем и остальная часть глаза перестаёт быть белой. Кожа начинает искриться золотыми вспышками, заливая комнату нестерпимым светом. Она медленно опускается на колени, безучастно глядя в пространство и Данавиэль с ужасом видит, как из её глаз начинают течь слёзы, но не прозрачные, как у людей, а такие же золотые, как и она сама. Затем губы девушки приоткрылись и из горла вырвался дикий животный крик.

Я кричала и кричала от невыносимой боли, раздирающей всё моё тело. Разум не справлялся с нахлынувшим потоком воспоминаний, которые рванулись в него, как в каньон, найдя подходящую для этого брешь. Я захлёбывалась криком, давилась им, пока наконец моё тело не отказалось бороться и не приняло боль. Как ни странно, после этого она стала почти терпимой, особенно по сравнению с предыдущими её порывами. Я исторгла из груди последний вопль и почувствовала, что мои щёки мокрые от слёз. Но я ведь больше не плачу, я разучилась плакать уже давно, после того, как потеряла всё, что у меня было — мать и дом. С трудом разлепив ресницы я увидела, что все мои руки залиты какой-то липкой золотистой субстанцией, слабо пахнущей металлом и сильно — лилиями. Проведя ладонью по лицу я убедилась, что это и есть мои слёзы. Странно… Тем временем боль утихла окончательно и я смогла здраво мыслить. Вернувшиеся ко мне чувства кричали, что рядом со мной кто-то есть. Я медленно подняла голову и увидела склонившееся надо мной лицо, прекрасное, исказившееся от отчаяния лицо, которое я так хорошо знала.

— Дани, — улыбнулась я и протянула руку, чтобы его коснуться, но он отшатнулся. Я недоумённо нахмурилась. Что происходит?

Память послушно подкидывала новые и новые картины, объясняющие то, что случилось, хотя и не полностью. Я содрогнулась от ужаса, вспомнив неподвижное тело возлюбленного, лишённое последних остатков жизни, распростёршееся на холодной земле. Но вот он жив и стоит передо мной. Значит, Рьелль сдержал своё слово. Цены, которую я заплатила, было достаточно, чтобы выкупить одну жизнь. Цены… Ну конечно! Впервые за последнее время я осознавала себя самой собой, и могла здраво оценить прошедшие события. Видимо, Дани смог каким-то образом заточить меня в подобии тюрьмы, надеясь, что я вспомню его и вновь стану прежней. И, похоже, что моя попытка вырваться отсюда подорвала его доверие ко мне.

— Дани, это я, — снова попыталась я убедить мужчину. — Это я, Леанисса. Я всё помню, правда. Ты можешь верить мне.

Мне горько было видеть недоверие на его лице, но я могла его понять.

— Леанисса? — хрипло пробормотал он и я робко улыбнулась.

— Ну конечно. Ты же не думаешь, что я оставила бы тебя одного?

— Моя Леанисса, — почти простонал князь и прижал меня к себе. Я не сопротивлялась, мне и самой хотелось вжаться в него как можно сильнее, быть ещё ближе, чем это возможно. К счастью, мы были уже обнажены, но путь до кровати всё равно показался слишком долгим. Мы оказались прямо на полу, и я открылась ему навстречу, принимая в себя его нетерпеливую мощь. Простой акт любви исцелил нас обоих, став последней частью разыгравшейся здесь трагедии. Уткнувшись носом в его гладкую грудь, я то смеялась, то плакала, а он покрывал моё лицо поцелуями и шептал моё имя. Наконец, мы успокоились достаточно, чтобы на несколько мгновений оторваться друг от друга. Я протянула Данавиэлю руку и потянула его за собой.

— Пойдём, я хочу выйти отсюда наконец.

Ветер легко обдувал моё разгорячённое тело. Вокруг на многие мили не было ни души, и я спокойно стояла нагая посреди покрытых травой холмов и вздымающихся то здесь, то там, отвесных скал. Местность была совершенно незнакомая, простор протянулся до самого горизонта, открывая бесконечную синюю высь неба. Я снова рассмеялась и протянула руки к небесам. Амулет на моей шее — единственное украшение (не считая венца, конечно), которое я никогда не снимала, вдруг завибрировал и стал ещё холоднее чем обычно. Новая, незнакомая сила рвалась из моего тела, стремясь к свободе. Я глубоко вдохнула пьянящий аромат трав и обернулась к возлюбленному.

— Время пришло, — просто сказала я. — Моё время пришло!

Отступив на несколько шагов, я оказалась на самом краю одной из скал. Одно движение, и вот я уже лечу спиной вниз, и до острых камней внизу остаются секунды свободного полёта. Но я распахнула огромные крылья, и над изрезанной валунами равниной взмыл золотой дракон, пылающий цветом заката. Я сделала круг над потрясённым мужчиной и рассмеялась рокочущим смехом.

Серебряный дракон ударил несколько раз крыльями и воспарил рядом с золотой драконицей, нарезая круги в чистом небе. Они то касались друг друга хвостами, то расходились в стороны, не отдаляясь, впрочем, друг от друга на сколько ни будь ощутимое расстояние. Их прекрасный танец был танцем любви и счастья, а где-то вдали, за изнанкой мира, смеялся тёмный бог, глядя на свою дочь. В этот миг сонм божеств пополнился юной богиней, в которой была и свет, и тьма, и безграничная свобода, богиней, рождённой созидать и разрушать, нести и жизнь, и смерть. И у истерзанного мира появилась надежда на будущее.

Мы вернулись в Академию как раз перед самыми экзаменами. Меня это, честно говоря, даже порадовало, ведь после всего пережитого мне искренне хотелось погрузиться во что-то простое и нормальное. И экзамены были кстати. Они не давали мне вспоминать весь ужас того положения, в котором я невольно оказалась из-за своего желания спасти возлюбленного и заставляли тратить все силы на подготовку. Магистры были крайне недовольны тем, что я прогуляла большую часть занятий, а теперь намереваюсь сдавать не до конца выученные предметы, и не стеснялись мне это показывать. К счастью лечмаг мне в этом семестре не грозил, как и во все остальные. Больше я заниматься таким самоистязанием не планировала. Да и вообще экзаменов было всего четыре, один из которых — бестиологию, я надеялась не сдавать. Бестиолог до сих пор с восхищением вспоминал мою курсовую работу, посвящённую совершенно новому виду нечисти, и намекнул, что в знак благодарности может оказать мне некоторое снисхождение на экзамене. Я намёк поняла и тактично о нём помалкивала — к чему вызывать лишнюю зависть? А вот к остальным экзаменам нужно было готовиться по полной. Меня ждала алхимия, астрономия и магическая ботаника, и их преподаватели были настроены серьёзно.