Но даже в таком случае подспудные силы, действующие на распределение доходов и богатства, оставались теми же: насильственные потрясения, которые пытались смягчить правительственными мерами[277].

Я завершаю свой обзор, снова возвращаясь в прошлое, чтобы рассмотреть гибридный случай – гражданские войны, положившие конец Римской республике в 80–30-х годах до н. э. Они гибридные в том смысле, что, по сути, представляли собой внутренние конфликты в римском обществе, обусловленные конкуренцией между разными представителями элиты, но при этом происходили в контексте уже упомянутой культуры массовой мобилизации и таким образом имели ключевые признаки мобилизационной войны между государствами. В этот период внутренних потрясений в Риме были достигнуты некоторые рекорды вовлеченности в военные действия. Такое своеобразное сочетание борьбы между элитами и общественной мобилизации предоставляло новые возможности для распределения дохода и богатства.

Наиболее кровопролитные из этих конфликтов, происходившие в 80-е и 40-е годы до н. э., сильно проредили правящий класс Рима. Политические противники включались в проскрипции – списки лиц, объявленных вне закона: любой их мог безнаказанно убить и даже получить за это награду, а состояния убитых присваивала себе победившая сторона. В гражданской войне 83–81 годов до н. э., как утверждается, были убиты 105 сенаторов (в то время всего сенаторов было около 300), а в 43 году до н. э. были убиты 300 сенаторов (из 600), а также 2000 всадников, представителей следующего по старшинству класса римской элиты, – предположительно, они погибли подобным образом, хотя по именам мы можем назвать лишь 120 из них.

Эти два эпизода повлияли на неравенство по-разному. Первый раунд экспроприаций, предпринятый сторонниками олигархической реакции, позволил им обогатиться, выставив конфискованное имущество на аукционы. Это вполне могло значительно увеличить концентрацию богатства, особенно на фоне издержек и потерь накануне гражданской войны: утверждается, что за десятилетие с 90 по 80 год до н. э. насильственной смертью умерло не менее 291 сенатора. Недостаток наследников, которые могли бы претендовать на собственность убитых, скорее всего, привел к консолидации, а не к рассредоточению этой собственности. Земля, конфискованная в местных общинах, передавалась ветеранам, но затем частенько оказывалась на рынке, и ее скупка также приводила к концентрации.

Экспроприации же 43 и 42 годов до н. э. были мотивированы исключительно фискальными требованиями подготовки к военной кампании против политических противников, которые сейчас находились за пределами Италии, а не желанием поквитаться с личными врагами. В этом случае экспроприации в меньшей степени обогащали приближенных победителя, а в основном использовались для исполнения обещаний о невероятном жалованье, которое будут получать солдаты огромной армии. Близкие сторонники лидеров победившей фракции получили свои награды только после завершения конфликта в 30 году до н. э. посредством выплат, обогативших «новых людей» за счет старой знати[278].

Уровень жалованья в войсках в этом финальном раунде гражданских войн, возможно, имел значительные перераспределительные последствия. До начала гражданских войн римским солдатам выплачивали относительно скромное содержание. Зарождавшаяся военная диктатура повышала вознаграждение за военные кампании против чужеземных врагов: оно выросло с очень низкого уровня до эквивалента семи годовых оплат в 69 году н. э. и тринадцати годовых оплат в 61 году до н. э. Гражданская война 40-х годов до н. э. подтолкнула к еще большему повышению – в 46 году до н. э. основное жалование увеличилось в 22 раза (или в 42 раза по сравнению с изначальным). Через четыре года то же вознаграждение пообещали гораздо большему количеству воинов. В целом можно утверждать, что с 69 по 29 год до н. э. солдатам была выплачена сумма, эквивалентная по меньшей мере десяти регулярным годовым доходам государства или, возможно, половине годового ВВП римского государства того времени (и почти половина этого – с 46 по 29 год), благодаря чему полководцы обеспечивали верность солдат. Общее число получателей могло достигать 400 000: эти мужчины вместе со своими семьями составляли до трети всех римских граждан. В отсутствие свидетельств об инфляции это, скорее всего, в целом увеличивало доходы простых граждан.

Оценить распределение среди римского общества в Италии довольно трудно. Большинство денег метрополия получала благодаря использованию ресурсов заморских провинций. Но были исключения: в 43 году до н. э. среди богатых граждан был проведен сбор в размере годового дохода с недвижимости, и их обложили налогом в 2 %, не говоря уже об упомянутых выше массовых конфискациях. Несколько последующих налогов и сборов также коснулись богачей. Единственный раз за историю Рима фискальное извлечение стало действительно прогрессивным и полученные средства были использованы в целях перераспределения[279].

Но это так и осталось единичной аномалией. Опора на провинциальные поступления снова стала нормой после восстановления мира и учреждения автократии после 30 года до н. э. Распределение доходов сдвинулось в сторону общего гражданского населения лишь временно, на несколько лет в конце 40-х годов. В более долгой перспективе последующие столетия политической и экономической стабильности, несомненно, благоприятствовали высокому уровню концентрации богатства, как мы это видели в главе 2.

«Любой ценой»: война и неравенство

Эта часть книги провела нас через тысячелетия войн. Военные конфликты издавна были неотъемлемой частью истории человечества, но только определенные типы войн в какой-то степени уменьшали столь же неотъемлемый феномен – неравномерное распределение доходов и богатства. Современная война с массовой мобилизацией стала мощным средством выравнивания как для победителей, так и для проигравших. Там, где война пронизывала все сферы общества, где капитальное имущество теряло стоимость и богатые платили в равной степени с бедными, война не только «убивала людей и уничтожала вещи», но также сужала разрыв между богатыми и бедными. Влияние Второй мировой проявилось не только во время самой войны, но и в последующие годы, когда оно поддерживалось политическими мерами, вызванными самой же войной. Уменьшением неравенства на протяжении поколения или более жители развитых стран обязаны беспрецедентной жестокости этого глобального конфликта. Схожее сокращение произошло во время Первой мировой войны или после нее. Более ранние примеры такого типа войны редки и обычно не ассоциируются с выравниванием. Гражданская война в США разрушила состояния южан не столько из-за мобилизации как таковой, сколько из-за поражения и оккупации. Древние предшественники массовой войны демонстрируют спорные или отрицательные результаты, как это видно на примере Китая или Римской республики. В военизированном государстве древней Спарты, для которого изначально было характерно относительное равенство, наблюдался постепенный рост дисбаланса ресурсов. Афины классического периода могут служить лучшим досовременным примером выравнивающей силы общественной военной мобилизации. Как и на протяжении части XX века, афинская демократия, похоже, укреплялась за счет общего опыта военной мобилизации и сама в свою очередь обусловливала политические меры, сдерживающие увеличение неравенства. К такой аналогии следует подходить с осторожностью, учитывая колоссальную разницу в общем развитии и ограниченность античных источников данных. Но даже в таком случае пример древних Афин предполагает, что при верном сочетании институциональных факторов культура массовой военной мобилизации способна служить выравнивающим механизмом даже в относительно досовременной среде[280].