— …и вижу, как вы растете. Знаю, вы чувствуете усталость сейчас и, возможно, некоторую ненужность.

Он склонил голову набок и посмотрел на Томаса, как будто видел перед собой капризное дитя.

— Я прав? Думаю, что прав. Но я же видел, как растет ваша уверенность в джунглях. Может, вы сами того не замечаете. Вы становитесь настоящим ученым.

— Ученым?

Томас щелкнул языком и не смог удержаться от насмешки в голосе. Этот человек что, слепой?

— Я не ученый, мистер Сантос. Всего лишь любитель. Чаще всего я даже не знаю, чем занимаюсь здесь. Нет — почти всегда.

Он провел рукой по волосам и наткнулся на место, где они спутались и были в песке. Отряхнул пальцы.

— А вам известно о том, что у меня нет никакой квалификации? Удивительно, как меня вообще включили в состав экспедиции. Бабочки для меня всю жизнь были просто увлечением.

— Нет, мистер Эдгар, вы недооцениваете себя. Может, вы и не добились каких-то успехов в изучении насекомых, но в вас есть нечто гораздо более важное. В вас есть страсть. Я вижу, как внутри вас горит огонь. Он потускнел ненадолго, пока вы были больны, но вспыхнул в тысячу раз сильнее в тот день, когда я подшутил над вами.

— Вы сделали это намеренно?

— И да и нет. Вы вправе сердиться, мистер Эдгар. Я, некоторым образом, испытывал вас. И вы прошли испытание, доложу я вам.

— Знаете, я ведь и в самом деле нашел бабочку. Как раз перед тем, как Джон обнаружил меня без сознания.

— О, думаю, нет. Вы были очень больны. Наверное, вы просто подумали, что видели ее. При малярии это обычное дело — видеть что-то необъяснимое. К примеру, когда я был болен, мне однажды привиделась моя первая жена, с младенцем на руках. Она сказала, что это мой сын, а когда я очнулся — они оба исчезли.

— Возможно, вы и правы. Хотя мне так хотелось верить в это.

Он внимательно всматривался в лицо Сантоса. Как-то слишком быстро этот человек отмел его претензию. Что, если он лжет? Может быть, он знает, что Томас говорит правду?

— Я видел у вас фотографию вашей жены. Как ее зовут?

— Софи.

— Да, Софи. — Он произносит это имя, словно пробуя его на язык. — Она очень красива. И молода.

К чему он клонит? У него нет никакого желания обсуждать с этим типом Софи. Каким-то образом это ее оскверняет.

— Какая она? — продолжает расспрашивать Сантос.

— Какая? Ну, не знаю, как это сказать. Полагаю, что она…

Он замолк, пытаясь воскресить в памяти знакомый облик — вот она стоит в саду, улыбаясь ему. А потом он увидел ее, лежащей на земле под ним, когда он хотел заняться с ней любовью в парке. Он вздрогнул.

— Продолжайте, мистер Эдгар, вы же хорошо знаете свою жену?

— Да, конечно. Она чудесная. Совершенно чудесная.

Он перешел почти на шепот. Если он будет говорить о ней тихо, то она останется чистой, и джунгли не испачкают ее, как это произошло с ним.

— О лучшей подруге трудно и мечтать.

— А дети? Она хочет иметь детей?

— Да, хочет.

Его вдруг словно стукнуло — в самом деле, они давно не говорили с ней о детях, и, может, он виноват перед ней. Неужели это он помешал ей решиться на ребенка?

— Отлично. Я очень рад за вас. Она так молода — уверен, ей еще рожать и рожать. В отличие от моей супруги. Боюсь, ее лучшие годы уже позади. Ей уже тридцать четыре, а детей нет. Завидую вам. Больше всего в этой жизни я хотел бы стать многодетным отцом, чтобы следующие поколения продолжили мое имя.

Томас почувствовал, как при упоминании Клары его щеки зарделись. Усилием воли он хотел остановить прилив краски, но в результате покраснел еще больше. Он молился, чтобы Сантос ничего не заметил.

— Я смутил вас, сэр. Прошу прощения. Со мной часто такое происходит — начинаю лезть в частную жизнь людей.

— Нет… совсем нет, — выдавил из себя Томас, с облегчением чувствуя, как остывают щеки.

— Как бы там ни было, я уверен, что у вас обязательно будет большая и дружная семья. Только не стоит затягивать с этим — я так считаю. Вы не такой, как остальные наши мужчины — у них нет семьи, никаких уз. Они женаты только на самих себе и на своей работе. Это — эгоизм с их стороны. Даже если они и пропадут в джунглях — кто хватится их и будет по ним скучать? Но вы, Томас, — вы просто обязаны вернуться к своей хорошенькой жене.

— Я вернусь, в свое время.

Неужели этот Сантос пытается избавиться от него?

— И все же я действительно восхищаюсь вами, мистер Эдгар. В вас есть страсть, а имея страсть, вы сможете преуспеть в любом деле. Я всегда стремился поддерживать материально именно таких людей, как вы, — тех, для кого это, вероятно, единственная возможность проявить себя здесь.

— А что остальные?

— Доктор Харрис тоже любитель, как и вы. Но он весьма искусный таксидермист — даже я это вижу. Однако свои страсти он растрачивает на стороне, и это приводит его к менее добродетельным, если можно так выразиться, занятиям.

Томас улыбнулся. Кожа на лице натянулась, готовая растрескаться: он уже забыл, что такое — улыбаться.

— Что касается мистера Сибела, — продолжал Сантос, — ему не нужна была моя помощь, чтобы приехать сюда. У него есть все возможности в этой жизни. Какими-то из них он пользуется, какими-то — нет. Может, он и образованный человек, мистер Эдгар, но не надо думать, что он хоть в чем-то превосходит вас. Я очень верю именно в вас.

— Благодарю вас, сэр, жаль только, что я сам себе не могу сказать то же самое. А как, по-вашему, мистер Гитченс? На что он способен?

— О, мистер Гитченс, да. Очаровательный человек. Очень трудно узнать его характер. Я даже еще и не пытался понять его. Лишь в одном я могу быть абсолютно уверен.

Сантос пристально смотрел на Томаса, пока тот не задал свой вопрос, которого от него уже ждали.

— В чем же?

— В том, что он влюблен в мою жену. А вот и наш чай.

Томас не заметил, как Мануэль выскользнул куда-то, пока они беседовали, и вот слуга вернулся с чайным подносом. Томас был рад, что разговор прервался, потому что небрежно брошенное Сантосом обвинение в адрес Джона заставило его покраснеть как рак — теперь у него появилась возможность отвлечься, наблюдая за руками Мануэля, и попытаться отогнать кровь, прилившую к щекам, ровным и глубоким дыханием.

Как раз когда Мануэль закончил разливать чай в крошечные чашки, какое-то насекомое неожидан-ко уселось ему на шею. Он хлопнул себя свободной рукой, одновременно пытаясь поставить чайник на поднос, — руки его скрестились в этот момент, локти столкнулись. Томас видел, чем это чревато, но не успел среагировать достаточно быстро, чтобы предотвратить последствия. Мануэль выпустил чайник из руки, тот слегка повращался, опустившись на самый край подноса, покачался и упал на землю, ударившись о ножку стола по пути вниз.