– И я готов заплатить, – сказал парень, скорее мальчишка, чуть выше самой Алины. Он преклонил колено и крикнул: – Никто не сможет разбить Валун!

– Никто не сможет разбить Валун, – послышался чей-то голос. Я даже не разглядел, кто говорит, но фраза посыпалась со всех сторон. Мужчины и женщины преклоняли колено, повторяя ее. Когда голоса затихли, впереди образовался свободный пятачок, но зато за нами стояла толпа коленопреклоненных людей.

Кто-то захлопал в ладоши – это был герцог. Он стоял на другом конце площади, в сотне футов от нас, его окружали Шивалль, охранники и отряд из пятидесяти лучников, выстроившихся цепью.

– Отличные слова, – усмехнулся герцог. – Какой же ты мастер, шкурник: из твоих уст измена звучит как благородная затея.

– Первый закон Рижу – не измена! – воскликнул сердито мужчина и встал с колена. Тут же его шею пронзила стрела, и он рухнул на землю.

– Тут я определяю, что такое измена, – спокойно сказал герцог. – Всякий, кто осмелится сказать хоть слово, будет считаться изменником и получит заслуженное наказание. Ганат Калила продолжится отныне и навсегда. Девочка – преступница, ее схватят и казнят, ее имя и род навсегда исчезнут из списков; так мы поступим со всеми, в чьих жилах течет кровь предателей. Ну что? – добавил он в гробовой тишине. – Что скажешь, шкурник? Это всё, что ты можешь им предложить? Пустые слова? Этим ты ничего не добьешься. Мертвец не способен прокормить свою семью. Что с ними будет, когда ты сбежишь, драная шкура? Где твои друзья-магистраты? Когда они придут, чтобы утвердить закон после того, как ты уедешь? Давай же, плащеносец, ты уже выслушал все показания. Выноси приговор!

Толпа взирала на меня, и в их глазах снова горел лишь страх.

– Мой приговор таков, – решительно сказал я. – Ганат Калила незаконна. Она нарушает законы нашей страны и, что гораздо важнее, законы этого города. Поэтому с сегодняшнего дня Кровавая неделя в Рижу отменяется. Герцог прав: скоро я отсюда уеду, живой или мертвый. Поэтому не смогу настоять на исполнении приговора. И войско плащеносцев не придет, чтобы защитить закон. Остаетесь только вы. Единственный истинный Валун.

Одну за другой я оторвал черные пуговицы плаща и снял с них мягкие кожаные чехольчики, под которыми засияли золотые кругляши. На каждой монете стояла печать королевских магистратов. Этой суммы было достаточно, чтобы на протяжении года кормить двенадцать семей.

– Мне нужны присяжные, – сказал я. – Двенадцать мужчин и женщин, которые возьмут на себя ответственность за исполнение закона. Двенадцать человек, которые останутся здесь после того, как я уеду, и сделают все, чтобы сказанное сегодня не забылось. Двенадцать человек, готовых умереть ради победы. – Я швырнул золотые монеты на землю, они зазвенели и покатились.

Никто их не поднял.

Рижуйский валун затопила тишина: дворяне, простолюдины и стражники застыли в ожидании. Алина сжала мою руку, но я даже не смог посмотреть на нее. Я снова подвел ее. Навлек жуткую смерть на нас обоих, потому что всем сердцем поверил в гениальность королевского плана, в то, что много лет назад Пэлис поручил мне важную и значимую миссию. «Найди чароиты», – сказал он, словно драгоценные камни или слова могли изменить мир. А теперь Алина умрет, просто потому что она хотела услышать, как назовут ее род, и защитить свои права на наследство, словно в этой адской дыре это имело хоть какую-то ценность. В конце концов городской мудрец даже этого удовольствия ей не доставил. Назвал ее имя, но не фамилию.

Герцог с улыбкой смотрел на меня. Он будет улыбаться до тех пор, пока не перестанет вращаться последняя монета, пока он не увидит отчаяния на моем лице, пока кто-то из толпы наконец не сообразит, что захотел чересчур многого, и не решит вернуть расположение герцога, убив нас.

Городской мудрец сидел рядом с герцогом; казалось, что он задремал. Старый болван, который не смог даже вспомнить родовое имя Алины. Перед моими глазами вновь встали руины ее дома, превращенного в оскверненную могилу для членов семьи Тиаррен; они умерли, исчезли, и даже имена их больше не будут поминаться в Рижу. Глаза почти всех стоявших были прикованы к последнему вращающемуся диску, но некоторые смотрели на меня. Знали ли они леди Тиаррен и ее детей? А может, заранее винили меня в том, что случится? Сколько смертей! И все ради того, чтобы эта тринадцатилетняя девочка встретила свой конец на Рижуйском валуне, поставив все на кон в надежде, что жители самого развращенного города в мире встанут на ее защиту и рискнут ради нее своими жизнями. Я повернулся к Алине – она одарила меня отважной улыбкой, хотя один уголок ее рта странно кривился, словно она намекала мне на какую-то тайну. Что за улыбка! Мне хотелось обнять ее и сказать, как же она дорога для меня, хотя я и сам не знал почему – но у меня не было ни права, ни повода сделать это. Хотелось уверить Алину, что все будет хорошо и я защищу ее, несмотря ни на что, но я не мог. Ее жизнь заключалась в блестящих металлических кругляшах и руках, которые их поднимут или нет. Мы с Алиной смотрели, как монеты вращаются все медленнее и медленнее, пока все не пришло к неизбежному концу.

Никто не поднял монеты.

Нам оставалось лишь слушать.

– Похоже, вам тут не слишком удобно, магистрат, – сказала женщина-кузнец.

Это произошло много лет тому назад в городе Уттарр, когда я находился на одном из первых своих заданий в качестве королевского плащеносца. Женщина была права.

Колодки соорудили на городской площади из местной свежесрубленной древесины, довольно крепкой, хоть и не слишком подходящей для подобной конструкции. Я провел в них уже два дня. Приехал сюда, чтобы разрешить один спор, и даже отправился к местному лорду с просьбой вмешаться. Один из многочисленных слуг лорда вызвал на дуэль парня, который вступился за честь своей незамужней сестры. Хоть поединки и не возбранялись законом, но в данном случае взрослый мужчина, опытный воин, принудил к бою мальчишку, которому едва исполнилось семнадцать, и при этом даже не позволил выбрать оружие.

Убив парня, он снова начал преследовать его сестру, но на этот раз за нее вступился отец.

– Знаете, в чем ваша проблема, а? – спросила кузнец.

Я наклонил голову, чтобы взглянуть на нее.

– В том, что я не слушаю?

– Не слушаете, сударь. Из вашего рта слова выходят, а в уши не входят.

Когда я только приехал в город, она уже предупреждала меня. Я нашел подтверждения тому, что было написано в плохо составленной жалобе, которую к нам принес странствующий менестрель, побывавший в этом городишке и ставший свидетелем всех событий.

– Вы не слушали, когда я сказала вам, чтобы вы уезжали. Не слушали, когда сказала, что мальчишка давным-давно погиб. Не слушали, когда сказала, что никто больше не хочет умирать ни за что.

– А как же девушка?

– Думаете, она так или иначе не угодит в постель какого-нибудь дворянина вскоре после того, как все закончится?