Честно говоря, я просто боялся. Я понял, что начинаю привязываться к этой женщине. Может быть, не просто привязываться? Нет, надо бежать. Иначе я могу остаться здесь, в этом городе. Остаться, осесть, начать вести размеренную жизнь бюргера. Приму предложение Лабстермана, начну ловить «подданных» своего друга Жака, брать взятки от купцов. Или же освою какое-нибудь ремесло… Впрочем, денег хватит и на то, чтобы просто жить и ничего не делать!

«И это я, „пёс войны“, водивший в бой полки? — возмутился я своим мыслям. — Нет уж!»

Все-таки первой не выдержала Ута. Присев на мою постель, внимательно посмотрела на меня.

— Странный ты человек, наемник… — горько улыбнулась женщина, обнаруживая предательскую складку в уголках рта: — Бежишь в никуда. А ведь мог бы осесть на одном месте. Мог бы потребовать у ратуши все, что заблагорассудится. Тебя могли бы сделать начальником городской стражи вместо Густава. Густав — хороший человек. Он не сердится на тебя за то, что ты его ударил. Напротив, переживает. Он с радостью уступит тебе свой пост.

— Уже предлагали, — сообщил я. — Лабстерман предлагал ввести для меня должность четвертого бургомистра…

— Бургомистра? — ахнула ревностная горожанка. — И ты отказался? Артакс, ты — дурак!

— Не спорю, — кивнул я.

Меня в этой жизни столько раз называли дураком, когда я от чего-нибудь отказывался, что спорить и объяснять, что я умный, не было смысла. Ну как же сказать фрау Уте, что меньше всего я хотел бы связывать себя такими вещами, как должности и посты? Я умею командовать, убивать, вести других умирать. Буду сам подставлять лоб под удары, заставлять других делать то, что им не хочется, но мне совершенно не хочется думать о тех, кого надо чем-то успокаивать, обнадеживать или обустраивать их жизнь… Я — хороший командир, но скверный начальник. И если кто считает, что это одно и то же, то ошибается.

Было и другое, что меня крайне смущало, — счастья от одержанной победы хватит ненадолго. Эйфория, которую сейчас переживали горожане по поводу избавления от вражеской напасти, скоро пройдет, и мне припомнят многое, начиная от побитого кузнеца, повешенного старшины лудильщиков и заканчивая расходами на восстановление башни. Даже старый друг Жак, «ночной король», лишившийся источника дохода от контрабанды, как-нибудь крякнет и припомнит мне затопленный подземный ход. И, чем дольше я буду мелькать перед его глазами, тем больше он будет копить свое недовольство. Героев (А разве я не герой?!) любят мертвыми, чтобы поставить им памятник и забыть об их существовании. Живой герой никому не нужен.

— Артакс, вы могли бы жить как нормальный человек… — грустно улыбнулась Ута. Когда она хотела меня укорить, то обращалась на «вы». — Вы могли бы жить тут, в гостинице, в своей комнате, или могли бы купить себе дом. Я уже присмотрела для вас миленький домик — вам бы он понравился — похож на маленькую крепость. А чтобы навестить коня, вам не нужно выходить во двор — из домика в конюшню ведет крытая галерея.

Теперь уже не выдержал я. Прижал Уту к себе, обнял ее. Мне почему-то стало и сладко и горько одновременно.

— Я не стала бы навязывать себя в жены… — сглотнула Ута слезу. — И запретила бы сестрам говорить вам, что я хочу за вас замуж.

— Ты и это знаешь? — удивился я, припоминая подробности «уговоров».

— И это — тоже, — с усмешкой сказала Ута, вытирая слезы. — Я не ревную… Кстати, — вдруг оживилась она. — Мне предлагали за тебя деньги.

— Это как? — насторожился я.

Сразу почудилось недоброе: наемный убийца, жаждущий знать, в какой комнате я ночую, во сколько я выхожу из дома и другие не менее полезные вещи.

— А вот так… — покрутила головой фрау, показывая язык. — Вдова кожевенника — ей всего двадцать лет — предлагала мне талер, если я впущу ее на ночь в твою комнату.

— Зачем? — не сразу сообразил я.

— Ну, Артакс, ну насмешил… — расхохоталась женщина. — Словно не знаешь, зачем женщина хочет мужчину?

— За талер?! — взвыл я от обиды. — Да я жеребца за три талера сосватал!

— Так то за жеребца! — не унималась Ута. — От Гневко жеребята будут здоровые, а кто родится от тебя, неизвестно. Эх, надо было соглашаться!

— Чего же не согласилась? Талер — неплохие деньги.

— Я бы согласилась, но она отказалась внести аванс. А если бы ей не понравилось? — хихикнула «майн либер фрау».

Внезапно став серьезной, фрау шмыгнула носиком и тихонько попросила:

— Останьтесь до утра. Я буду расстраиваться, думая, как вы там, ночью, в дождь…

Я посмотрел на грудь, вздымающую плотную ткань, подумал — какая разница? Днем раньше, днем позже.

— У меня там конь оседланный… — сделал я последнюю попытку уйти. — Как он, в седле, в подпруге…

— Эдди расседлает, — рассеянно ответила Ута и, видя мое недоумение, пояснила: — Ваш адъютант сидит в конюшне. Ему приказано расседлать Гневко, когда вы появитесь.

А ведь точно, вспомнилось мне. Эдди уже расседлывал гнедого, так что конь возражать не будет. «А ведь это плохо, что мальчишка спит в конюшне, — с тревогой подумал я. — Надо бы сказать Уте, чтобы нашла парню место потеплее».

Кажется, я начал испытывать отцовские чувства к этому мальчишке. Сколько лет Эдди? Лет шестнадцать? Будь я нормальным человеком, у меня могли бы быть дети такого же возраста. Или старше…

— Ваш гнедой и ваш мальчик уже спят. Эдди мы постелили в нижней комнате, — улыбнулась Ута, словно услышав мои мысли. — Жеребцы спят стоя, но вам лучше лечь. Хотите, я сама разденусь?

Хозяйка гостинцы поднялась и стала распутывать шнурки пояса, распускать шнурочки корсажа. Дальше я сопротивляться не мог, и мы рухнули в мягкие пуховые перины, которыми была застлана постель…

— Я поняла — кто вы такой! Вы — странствующий рыцарь, который помогает людям, — заявила вдруг Ута, когда мы уже просто лежали рядом, словно муж и жена, прожившие вместе с десяток лет.

— Рыцарь? Да еще странствующий? — откровенно расхохотался я.

Чаще всего наемников сравнивают со шлюхами. В последнее время я даже морду за такое сравнение не бил. Смысл?

— Я вас узнала! — Прикрыла она мой рот ладошкой. — Вы спасли меня когда-то, давным-давно…

— Ута, я не странствующий рыцарь, а наемник, торгующим своим мечом и своим телом. А в Ульбурге я раньше никогда не был.

— Это было не здесь, а в Таллебурге, двадцать лет назад… Нет, двадцать один год назад. Ко мне как раз посватался господин Лайнс. Сестры собрали кое-какие деньги, и я поехала покупать приданое — было неловко выходить замуж не имея даже запасной сорочки. Младший брат отца был купцом — даже не купцом, а так, мелким торговцем. Он часто ездил в Таллебург (на их ярмарке цены в два раза ниже) и взял меня с собой. Мы накупили сорочек, ленточек, постельного белья. Я была счастлива. А после ярмарки на нас напали ландскнехты. Я потом узнала, что это ландскнехты, — поправилась Ута, — а тогда мы решили, что это грабители. Дядя куда-то пропал, меня вытащили из возка, бросили на землю и стали задирать подол… Я хотела выйти замуж честной девушкой, поэтому сопротивлялась, как могла… Тогда солдаты схватили меня за руки и за ноги, растянули по земле и привязали к колышкам. Я решила, что, если меня изнасилуют, покончу с собой. А тут появились вы, разогнали солдат и освободили меня.