По-настоящему, по закону, дворник не имел никакого права жить в одной квартире с семьей без согласия на то семьи, тем более что дворников обычно селили на первых этажах. Михаил с ног сбился, обходя инстанции, где охотно признавали его правоту в попытках избавиться от соседушки; ему давали обещания: как только, так сразу. Как только найдется комната на первом этаже в пределах дворницкого участка товарища Нигматуллина, как только соседи в этой квартире дадут свое согласие принять в свою дружную коммунальную семью дворника, так сразу товарищ Нигматуллин переедет на новую жилплощадь. Вместе со своим личным ведром для ночных отправлений, крайне неаккуратно опорожняемым по утрам в туалете. А что до пьяных дебошей, так о чем речь: его каждый раз сажают на пятнадцать суток, он свое отбывает, а за одно и то же у нас пока еще наказывают один раз. Набуянил – отсидел, вернее, отработал. Вы жалуетесь, что ругается при детях, так ведь не докажешь. Ах, докажете? Тогда другой разговор. Тогда можно будет и о суде подумать, и о сто первом километре, и даже о двух годах на химии.

Что касается Вадика с Олегом, то на самом-то деле в квартире они с дворником почти никогда не сталкивались, Аврора запретила им нос казать на кухню, если Муха Навозная был дома. Зато во дворе шла война, партизанские действия. Организовывались настоящие диверсии, не всегда даже безобидные. Понятно, что Муха зверел, но он пока еще не мог прищучить дворовую банду, которую сколотили Олежка и Вадик. Муха пытался на них жаловаться, но ему не слишком поверили. В школе-то мальчишки не безобразили и учились весьма прилично и жили в благополучной полной семье с двумя родителями, людьми интеллигентными и порядочными.

Их отряд носил актуальное название «Неуловимые мстители» и собирался ежедневно в назначенном накануне месте. Место в целях конспирации всегда менялось. Сегодня это были зады бывшего дровяного сарая, а ныне личного гаража директора магазина телевизоров, завтра – пятачок за котельной, где между булыжниками старинной брусчатки пробивалась первая апрельская травка, послезавтра – большой подвал, с темными провалами, заполненными водой, со скелетами кошек, со страшными толстыми осклизлыми трубами, бесконечными боа-констрикторами и гигантскими анакондами, ползущими вдоль стен.

Беда в том, что Муха Навозная знал уже все места, где собирались «Неуловимые мстители», и в обязательном порядке, как бы ни был пьян, в буквальном смысле рефлекторно, совершал обход этих мест. К тому же он научился подкрадываться тихо и незаметно, по-звериному, с подветренной стороны, чтобы его не выдавал запах перегара. Сначала мальчишки выставляли часовых, но Муха нападал именно на них и мог довести до детского позора своим громким неожиданным рыком и страшной перекошенной синей мордой. Таким образом, имеющиеся явки и конспиративные углы были засвечены, и со всей остротой встал вопрос о тайном штабе. Просто необходимо было найти такое место, куда Мухе и в голову не придет сунуть свой распухший, в красных прожилках нос.

Дом, в котором поселились с родителями Вадик и Олежка, принадлежал до революции одному из клана купцов Калашниковых, Петру Ферапонтовичу. Вкусом оный последний обладал не слишком изысканным, но с претензией. По этой причине архитектору велено было выстроить нечто с башенками, плоскими колоннками, балкончиками, эркерами, лепниной и прочими архитектурными излишествами. Архитектор, имевший богатый опыт общения с купечеством, не стал спорить и настаивать на чистоте стиля, а нарисовал в два дня нечто голландско-мавританское и получил полное одобрение заказчика. Дом выстроили за три года, и только что женившийся Петр Ферапонтович въехал с своей супругою в новенький трехэтажный особнячок. В революцию Петр Ферапонтович бежал за границу, а особнячок заселили большей частью революционным сбродом. И до сей поры здесь находились коммунальные квартиры. А поскольку комнаты расположены были анфиладами, то жильцам приходилось заставлять шкафами и буфетами намертво заколоченные двери, которые вели в соседнюю комнату, принадлежащую другой семье. В доме много было потайных уголков, чуланов, кладовочек и ниш, часто устроенных в разобранных каминах, которыми изобиловал особнячок.

Вадик и Олежка облазали все доступные углы и закутки, изучили каждую ступеньку черной лестницы и мечтали пробраться на чердак, но чердак ненавистный Муха запер на большой амбарный замок. Но в свете сложившихся обстоятельств побывать на чердаке было прямо-таки необходимо. Дело в том, что, по расчетам Олежки, который обладал недурными способностями к пространственному мышлению, с чердака вел ход в самую большую – центральную – башенку, круглую, с высокими и узкими окошками-амбразурами, куда залетали голуби. Венчал башенку восточного абриса купол.

Башенка представлялась мальчишкам идеальным местом для штаба. Но как добраться до нее? Чердак заперт, а пожарная лестница, ведущая на крышу, откуда тоже можно было бы проникнуть в башню, обломана на уровне середины второго этажа.

Мечты о башенке, о голубином царстве не оставляли мальчишек. И после ежевечернего подушечного боя перед сном они начинали строить планы завоевания земли обетованной – вожделенного чердака. Постепенно в мечтах чердак превратился в чародейскую страну, управляемую злым волшебником, заколдовавшим подступы к своему чертогу. Злой волшебник превращает тех, кто пытается проникнуть в башню – его обиталище, его дворец, – в голубей. А голубей волшебник ставит себе на службу и рассылает в разные пределы, где они, рабы его злой воли, стряхивают с крыльев особую колдовскую чердачную пыль, в которой искупались в ночь с воскресенья на понедельник (потому что хуже дня, чем понедельник, не придумаешь). Пыль эта, попадая на землю, становится причиной всяческих невзгод, ссор и раздоров, несчастных случаев и болезней. Стражем чародейской страны и по совместительству шпионом злого волшебника, Повелителя Голубей, является, понятное дело, Муха Навозная.

Вопрос: как бороться с колдовством? Были изготовлены рогатки, опалены вонючим и трескучим огнем подожженных голубиных перьев, чтобы стали волшебными, но. По заколдованным голубям можно было бы, конечно, попытаться стрелять из волшебных рогаток, но пионерам не положено стрелять по птицам. К тому же голуби не виноваты, что заколдованы. А обстреливать из рогатки Муху Навозную. Соблазн велик, однако это вам не по подвалам шастать, изображая смелого партизанского разведчика, пионера-героя Володю Дубинина в одесских катакомбах, и даже не веники жечь. Это вам не с крыши котельной в угольную кучу писать. Стрельба по Мухе может черт-те чем кончиться. Поэтому стрельбы проводились лишь тренировочные, на всякий случай, и камни из рогаток летели в мишень, криво нарисованную обломком кирпича на личном гараже директора магазина телевизоров, где обитал единственный на три квартала «Москвич». А башня. А башня до времени так и оставалась недоступной и непокоренной, и за навершие ее – короткий и ржавый, словно кинжал в старой крови, шпиль – цеплялись привидениями светлые облака, спустившиеся из поднебесья, серые клочья балтийских туманов, хлопья сажного дыма из вросшей в землю котельной.

* * *

Последние два урока в субботу – так называемый труд. Девчонки из пятого «Б» отправились в класс, где стояли подольские швейные машинки под фанерными колпаками, шить то ли наволочки, то ли кухонные фартуки из ситца. А мальчишки, надев мятые-перемятые синие сатиновые халатики и фетровые беретики, спустились в подвал, где находилась слесарно-столярно-паяльная мастерская. Хозяином мастерской, то есть учителем труда, был некто Шура, или Шуруп. Но это за глаза. А по имени-отчеству – Александр Ильич. Ну да, тезка повешенного. Но поскольку он появлялся на уроках, приняв пивка в ларьке у автобусной остановки на углу 16-й линии и Среднего по пути из дому, Александром Ильичом его именовать избегали и обращались без имени, просто на «вы».