Важное место в ряду утраченных произведений занимает труд под названием «Побуждения». Речь идет о «побуждениях к философии», которые составили «Наставление» Сенеки. Значит ли это, что они были написаны в начале его карьеры? Вряд ли, поскольку, как мы предполагаем, в этом произведении он не только затрагивал темы, уже получившие разработку в «Диалогах», но и демонстрировал полное владение собственной «методикой». В частности, здесь Сенека развил идею, которой посвяшена вся вторая часть книги «О счастливой жизни»: «Все, что делают праздные люди и души, лишенные философской культуры, может делать и мудрец, но он никогда не станет делать этого таким же образом и преследуя ту же цель». Эта фраза вызвала в свое время возмущение Лактанция, который считал нравственность объективной реальностью, но для Сенеки, как и для любого стоика, уверенного, что нравственность заключается в «воле к праведности» и что, даже обладая богатством, можно душой оставаться бедняком, в ней не было ничего поразительного.

В тех же «Побуждениях» мы находим определение eukairia — умение приспосабливаться к обстоятельствам, которое является одной из добродетелей стоика-мудреца и одновременно правилом поведения, требующим соотносить субъективное целеполагание с целью, признаваемой за высшую.

Насколько можно судить, в этом произведении Сенека заострял внимание на различии между философией и мудростью. Свою точку зрения на этот вопрос он с предельной ясностью изложил в одном из писем к Луцилию, относящемуся, по всей видимости, к лету 64 года. Оба фрагмента образуют органичное единство с соответствующим отрывком из письма. И в том и в другом случае автор настаивает на абсолюте мудрости, подчеркивая, что философия — лишь средство (но не гарантия) ее достижения. Впрочем, в «Побуждениях» критика в адрес философов звучит громче. Сенека упрекает их в том, что они ведут себя как предатели или, если угодно, клеветники рода человеческого. Он также укоряет их, и впоследствии его мысли подхватит Ювенал, в том, что за лицемерными речами они прячут собственные пороки. Мудрость же бесконечно выше любой философии, которая в лучшем случае способна служить «сводом житейских правил». Мудрость, как напоминает восемьдесят девятое письмо, есть, по определению «старых философов», «познание божественных и человеческих вещей». Человек, овладевший мудростью, способен достичь такого состояния, в котором ему непосредственно открывается знание о наилучшем из всех возможных образе действия. В каком-то смысле философия есть эманация мудреца; сама по себе она — если вслед за Сенекой понимать под этим словом образ жизни — не способна привести к мудрости. В этом вопросе Сенека, пытаясь найти точное выражение идеи katorqwma, смыкается с Катоном, каким тот предстает перед нами со страниц Цицеронова трактата «О долге».

По счастливой случайности нам известно, что последнюю часть книги Сенека посвятил размышлению о Боге. Благодаря Лактанцию мы знаем, как звучала заключительная сентенция: «Божественное могущество — вещь слишком великая, чтобы наш ум мог ее постичь. Живя, мы содействуем могуществу Бога и должны жить так, чтобы заслужить его одобрение. Чувство, что о всех наших поступках известно лишь нам самим, ошибочно: Бог читает в нас как в открытой книге». Это ощущение Бога появляется и в книге «О преждевременной смерти», и в «О провидении», и в «О благодеяниях», и в «Письмах к Луцилию». Менее ясно выраженное и лишенное налета лиризма, оно обнаруживается и в трактате «О счастливой жизни».

Таковы причины, заставляющие думать, что Сенека написал «Побуждения» в старости. Здесь он предельно ясно изложил свои самые сокровенные мысли, шагнув далеко вперед по сравнению с тем, что писал в «Счастливой жизни». Особенно бросается в глаза религиозное чувство автора, которое выражено здесь с гораздо большей, чем в ранних произведениях, силой. Вот почему мы думаем, что эта книга зафиксировала финальный этап развития учения Сенеки, следовательно, она могла (или должна?) быть написана около 63 года, когда он полностью ушел в занятия философией.

Размышления о Боге, свидетельством которых стали «Побуждения», прекрасно согласуются с тем, о чем, по нашему представлению, могло говориться в книге «О суеверии». Блаженный Августин сказал о ней, что она содержала критику против «политической теологии» более острую, чем критика Варрона против теологии «поэтической». Вместе с тем, отвергая большинство культов официальной религии, Сенека охотно соглашался с теодицеей, которую исповедовали философы. Зато он категорически не признавал ни одной из «восточных» форм богопочитания. Допуская, чтобы мудрец принимал физическое участие в культовых акциях, хотя бы и не веря в их смысл, он с отвращением отворачивался от всякого религиозного мистицизма, чуждого римской традиции. В частности, он высмеивал обряды, посвященные культу

Исиды, участники которых демонстрировали в связи со смертью и воскрешением Осириса чувства столь же фальшивые, сколь надуманным был вызвавший их предлог, а иудеев называл «sceleratissima gens» («преступнейшей нацией»).

Эта позиция полностью идентична той, что мы уже встречали на страницах трактата «О счастливой жизни», в котором Сенека упоминает о священных танцах, устраиваемых адептами культа Кибелы (или Ма). Однако установить время написания этих текстов очень трудно. Тем не менее мы полагаем, что Сенека мог позволить себе с такой свободой критиковать верования и обряды национальной религии только после того, как сложил с себя обязанности политического деятеля. Это означает, что «О суеверии» написано позже, чем «О счастливой жизни».

Проблему усложняет необходимость принимать во внимание тот факт, что с удалением Сенеки от двора влияние Поппеи достигло апогея. Между тем известно, что Поппея, не являясь последовательницей иудаизма в полном смысле этого слова, с большой симпатией относилась к иудеям. С другой стороны, Светоний сообщает, что Нерон на протяжении некоторого времени увлекался культом сирийской богини, отправление которого включало обряды, глубоко возмущавшие Сенеку. С учетом этого трудно допустить, что «О суеверии» могло быть опубликовано в то время, когда этот трактат мог представляться настоящим памфлетом против Нерона и Поппеи. Сенека до последних дней избегал ненужной бравады по отношению к Нерону. Поэтому можно предположить, что книга о суеверии увидела свет до того, как Поппея достигла пика своего могущества (то есть до ее выхода замуж в 62 г., после смерти Октавии), а Нерон примкнул к поклонникам культа сирийской богини — либо после того, как он успел охладеть к этому культу. Лучше всего этим условиям удовлетворяют первые месяцы 62 года. Но, разумеется, назначение критики различных религиозных систем прежде всего состояло в том, чтобы подвести читателя к идее единого Бога, высшего Провидения, то есть Бога стоиков — Творца вселенной и полновластного судии человеческих душ, образ которого господствует на страницах «Побуждений».

* * *

Отдавая себе отчет в том, что датировка сочинений Сенеки — даже тех из них, что хорошо сохранились, — далека от строгой точности, а в большинстве случаев речь и вовсе может идти лишь о большей или меньшей вероятности, большем или меньшем правдоподобии, мы все же попытаемся, опираясь на вышеприведенный анализ, сформулировать некоторые общие выводы. Во-первых, произведения, написанные в прозе, создавались философом на протяжении практически всей его жизни; во-вторых, характер этих произведений менялся в зависимости от времени их создания.